– Что надо? Я же сказал, больше не появляйся.

– Не дело это, хозяин, – ответил Миша. – Люди работали, денег за свою работу с меня требуют. Что, мне их всех к вам посылать?

– Хоть всю деревню посылай. Толку не будет.

– Это по-вашему, по городскому, «швыревом» называется, так не по закону. Я же говорю, что нам деньги надо только за сделанную работу с вас получить. Дом ведь поставили? Поставили. Стропила поставили. Обрешётку два раза сделали. Это по любому двадцать пять тысяч стоит. Лишнего нам не надо.

– А ты договор помнишь? Как же, по-о-мнишь, – с растяжкой сказал Пантелеев. – Деньги по нашему с тобой договору полагались за всю работу, причем за работу хорошую. А вы сруб не простучали, не проконопатили, фронтон передний завалили на 30 сантиметров и уже не переделать, древесины сколько даром испилили, черепицу гвоздями запоганили. Про машину молчу.

– Ну тогда придётся авторитетных людей просить, чтобы рассудили, – сказал Миша заготовленную фразу.

– Не придётся. Видел я твои наколки и понял, что ты постараешься бандитов местных к нашему спору присобачить. Не выйдет у тебя. Я с авторитетными уже пообщался и запись договора нашего дал послушать. Они говорят – не прав ты, а я прав, вот так. Так что со своими людьми как хочешь, так и рассчитывайся. Всё, – и пошёл прочь.

Уехал Миша не солоно хлебавши, но чёрные мысли затаил. И на следующий же день подвернулся случай. Пили они со старым приятелем, бывшим совхозным трактористом. Алкаш он уже давно конченный. Почти ничего от человека не осталось, даже имени. Звали его кличкой старой, трактористской – Костыль, к которой он подходил хорошо: высокий, кожа да кости, впрямь костыль-костылём. Тогда и подбил Миша приятеля на акт мести всем буржуям, предложив спалить Пантелееву дачу. День выбрали – среда, как самый тихий посреди недели. По Мишиным разведданным, плотники у Пантелеева работу закончили, и на неделе никого нет. А место тихое – окраина, никого не бывает, кроме самого хозяина, который только по выходным.

В среду вечером Миша извёлся весь. Ходил по улице, чтобы все его видели, а домой заворачивал, чтобы хлебнуть из горлышка одной из тех бутылок, что для Костыля приготовил. Костыль явился не очень поздно, трясся весь так, что Миша сразу понял – не получилось.

Рассказывать без водки, понятное дело, Костыль ничего не смог, только матерился. Пришлось налить. После стакана водки Костыль обмяк, расслабился и стал рассказывать.

– Не смог. Сторож там у него живёт. С ружьём. Пришел. Гляжу, тихо. Никого вроде нет. Хотел через забор перелазить – показалось, шумнуло где-то. Пошел оглядеться вокруг – никого. Вернулся. С угла, где овраг, залез. Пошел к дому потихоньку. Вдруг свет зажёгся, прожектор! Прямо на меня! Я – назад к забору отбежал. Думаю, если кто выйдет, успею удрать. Но свет погас, опять никого. Ну, думаю, случайно коротит. Пошел с другой стороны, где сарай. Вдруг слышу – радио в доме заговорило. Гляжу из-за сарая, свет на мансарде включили. Только и успел подумать, что дома есть кто-то, надо сваливать. А тут прямо над головой, с небес – голос металлический, как на демонстрации: «Предупреждаю. Немедленно покиньте территорию, спускаю собаку. В случае неподчинения буду стрелять». И гляжу – в сенях свет зажёгся. Я – ходу. А сзади, слышу, собаки лают. Здоровые, как телята! Пасть – во! (Костыль размахнул руками, показав размер челюсти довольно крупного нильского крокодила). Я как рванул! Уж страху натерпелся!

– А собаки за тобой побежали, что ли? – спросил Миша.

– Не-е. Не знаю. Я их не видал.

«Мститель, мать его», – подумал Миша без злобы. Ничего другого не оставалось, как допить водку. «Ладно. Сам виноват. Какой из Костыля мститель? Не так надо, не так». Вспомнилось отчего-то: «Мы пойдём другим путём». Действительно, надо что-то особенное придумать.