– Здравствуй, отец! Праздник какой намечается?

– Так в жизни каждый день – праздник. Красота должна быть в жизни, а то живём, как на помойке, – рассудительно ответил дворник. Было необычно слышать такие речи от человека, чья деятельность обычно связана как раз с мусором. – Вот сделаю красоту, приятно будет людям глядеть. Тем более сейчас время такое красивое, осень.

– Так ты это сам придумал? – не мог в такое чудо поверить Виталий.

– Кто же мне прикажет? У красоты приказчиков нету.

– Погоди, отец, – не понимал Виталий. – А раньше ты вроде такого не делал? Я тут давно обитаю.

– Ну, не делал. Но в душе видать было. Иначе откуда взялось?

– Как это случилось?

– Э-э, всё вам расскажи, – насупился дворник. – Это уж моё дело.

– Да ладно тебе, говори. Я на бутылку дам.

– Не надо мне твоей бутылки, я своё выпил. Бросил я, напрочь бросил, насовсем, – твёрдо ответил дворник, и Виталия вдруг озарило.

– Отец, ты случайно не находил глаз, на стекле нарисованный?

– Откуда знаешь?

– Да это ж я нарисовал! Я художник. Бокал разбился, я осколки выбросил. Так что?

– Правда твоя. Нашёл я вот это. Простая вроде вещь, а так зацепила, взгляд невозможно отвесть, – он бережно достал из кармана и развернул бумажку, в которой Виталий увидел маленький осколок когда-то нарисованного на стекле портрета любимой женщины, краешек Маринкиного глаза и красный с золотом кружок, изображавший третий глаз, глаз мудрости.

Когда он рассказал об этом Марине, она без тени сомнения заметила:

– Я никогда не сомневалась, что только красота может спасти мир. Никакие деньги, никакая нефть, смартфоны и «мерседесы» не определяют человека, а только то хорошее или нехорошее, что есть внутри него. То, что определяет его качество. А остальное просто сверху нарисовано. Раскрашено или намалёвано. Ты художник, ты в этом лучше меня понимаешь.

– Я не спорю. Вопрос в другом. Этот бокал с твоими глазами и глазом Будды, он что, в самом деле как-то подействовал?

– Вот уж не знаю. Всяк по своему с ума сходит, говорила моя бабушка, так что и тут каждый имеет право что захочет для себя придумать. Но если это вдруг, я подчёркиваю – вдруг! – так и есть, тогда ты молодец, трёх человек своим искусством спас.

– Четырёх, – возразил ей Виталий. – Тогда меня тоже надо посчитать. Первым.

Его все зовут Миша. Не Михаил, а именно Миша, хотя ему далеко за сорок. Так дура-воспитательница в детском саду назвала и – прилипло, хотя родители назвали Махсутом, в паспорте черным по белому написано. Но раньше, в интернациональной стране СССР, все почему-то хотели быть русскими, даже евреи. Это потом, уже в России, вспомнили о своих корнях, и теперь в родной деревне Мишу зовут «по-настоящему» – Махсут, а он откликается, хотя долго привыкал поначалу. Намного тяжелее пришлось соседу Хайрулле, которого та же дурочка назвала отчего-то Ваней. И не пойдёшь, не спросишь, с какого похмелья она так, – нет её давно на этом свете.

В Советской стране было положено верить в партию и светлое будущее. Когда Миша был молод (мы его «по-старому», привычно будем называть), он ни во что не верил. И суеверным никогда не был. Он вообще никогда никем не был, даже каким-нибудь особенным самим собой. Как родился, так и жил в родной деревне, которая населена была татарами, а называлась почему-то по-русски. Русских, впрочем, поначалу тоже жило немало, это сейчас они почти все куда-то подевались. И деревня сегодня называется правильно – «Халитова» вместо непонятного «Халитово».

В те давние времена по причине безбожного времени, а ещё из-за всеобщего интернационализма, все христианские и мусульманские праздники перемешались с советскими так, что Миша не отличал сабантуй от масленицы, а Первомай от Ураза-байрам. На все праздники одинаково приезжал из райцентра автомагазин с шоколадом «Алёнушка», диковинными пирожными с белым твёрдым кремом, газированной водой «Ситро», женщины пекли чак-чак и татарские пироги с сырой картошкой и мясом, а мужчины жарили барашка. Всем вокруг было весело. И Мише всегда было весело – чего подростку задумываться о будущем? Не он один – все так жили, отрезками на прямой: лето-зима, год-пятилетка, школа-армия, совхоз-пенсия. В школе Мише учиться было неинтересно, интересней на коне скакать да на мотоцикле, «козле» минском, гонять.