«Генри, почему ты здесь?» – ахнул Эмерсон, заметивший во время прогулки знакомое лицо в тюремном окне. «Уолдо, почему ты не здесь?» – не замедлил с ответом Торо, задав эталон высоты нравственного идеала. С тех пор и равняемся, а что поделаешь?..

Американская литература тоже, естественно, не могла остаться в стороне от полемики по означенному вопросу. И если какой-нибудь Фенимор Купер в своих фронтирных романах меланхолически сетовал на неразрешимое противоречие между мечтой и реальностью, а Драйзер так прямо язвил реальность, только на то и способную, что изуродовать мечту и превратить ее в «Американскую трагедию», то веселый Марк Твен просто взял и сочинил Гекльберри Финна – свободного человека в несвободной стране, философа и бродягу, – поселил его в бочке, сделав наследником Диогена, и навечно оставил ребенком, позволив сохранить самый верный взгляд на мир, незамутненный предрассудками взрослых пленников мнимых ценностей и ложных убеждений.

«Не вынести мне этих порядков! Изволь каждое утро вставать в один и тот же час; хочешь не хочешь, ступай умываться ‹…›. А эта проклятая одежа! Она меня душит, Том», – надрывается Гек, объясняя, почему не может жить у вдовы Дуглас. – Как будто и воздух сквозь нее не проходит, и такая она – черт бы ее побрал! – франтовская: ни сесть, ни лечь, ни на земле поваляться». «Да ведь все так живут, Гек», – возражает бунтарю ставший вдруг до оскомины разумным Том Сойер.

«Ах, Том, – стоит на своем кинизированный философ, – какое мне до этого дело! Я – не все, мне это невтерпеж. Связан по рукам и ногам – прямо смерть. ‹…› Вдова не позволяет курить, не позволяет кричать, нельзя ни зевать, ни потягиваться, и почесываться не смей… – Тут он выкрикнул с особой обидой и болью: – И все время она молится, Том! Молится – чтоб ей пусто было! – с утра до вечера. ‹…› Я не мог не удрать от нее… да, иначе я не мог. К тому же скоро откроется школа, мне пришлось бы ходить туда, а этого я прямо не выдержу! Оказывается, Том, быть богатым вовсе не такое веселое дело. Богатство – тоска и забота, тоска и забота… Только и думаешь, как бы скорей околеть. А вот эта рвань – она по мне, и эта бочка – по мне, и я с ними век не расстанусь. Том, ни за что не стряслась бы со мной такая беда, если б не эти проклятые деньги!» («Приключения Тома Сойера»).

Гекльберри Финн. Памятник на Кардиффском холме в г. Ганнибал, штат Миссури

Ну, ни дать ни взять – готовый манифест тронутого поколения, произнесенный в те времена, когда даже бабушки этой беспокойной публики еще не родились на свет! (Отметим вскользь, что сущность, носящая у Твена название «Вдовы», теперь обыковенно называют «Вавилоном»). Холден Колфилд, названный в одной статье Ксении Мяло, чудом проскочившей в советские времена, «первой ласточкой хип весны», – далекий праправнук Гекльберри Финна, но генетическая связь несомненна. Еще один близкий родственник – подросток из рассказа Джека Лондона «Отступник», единственный кормилец в семье, замордованной бесконечной работой на фабрике, в один прекрасный день он решает послать все – жалость, ответственность, привязанность, дом, привычную жизнь, наконец, – куда подальше ради того, чтобы стать бродягой и прожить свою собственную жизнь, вдохнуть полной грудью воздуха свободы и понять, зачем он вообще появился на свет. И идет столбить свою свободную территорию, осуществлять свою Американскую мечту.

Эта вариация Американской мечты получила в 60-е новое название – Californian Dream, как сформулировали в своем единственном хите «Mamas & Papas». Калифорния стала Меккой для всех, кто искал эту новую мечту – для всей разноцветной толпы, в которой, как, увы, впоследствии оказалось, настоящих Геков было не так уж много. В ситуации постреволюции не раз и не два поминали крах Американской мечты калифорнийского разлива – и впрямую, как это сделано в «Страхе и отвращении в Лас-Вегасе», когда удолбанные в хлам Дьюк со своим адвокатом попадают в казино «Цирк-Цирк», и встреченный там приятель удивляется: «Так ты нашел Американскую Мечту? В этом городе?» А Дьюк иронически роняет: «Мы сидим сейчас в ее нервном центре. Ты помнишь ту историю, которую нам рассказывал менеджер о владельце этого места? Как он всегда хотел сбежать из дома и присоединиться к цирку, когда он был ребенком?» – «Да, я понимаю, что ты имеешь в виду», – с легкостью берет подачу тот. «Сейчас у этого мерзавца свой собственный цирк и лицензия на воровство тоже…» И косвенно, как это сделано в фильмах «Большой Лебовски» или «Сломанные цветы»: реальность, когда-то насыщенная до почти нестерпимой полноты, теперь пуста и бессмысленна – сломаны не просто цветы, сломано поколение Flower Children, и все, что остается, это сидеть по домам да пить пиво с парой-тройкой приятелей. «To old to rock-n-roll, to young to die…» («Jethro Tull»). «Ну, что, пойдем в боулинг?» – фраза, проходящая рефреном по всему «Лебовски», – констатация самого безнадежного диагноза, который только можно было поставить Калифорнийской мечте.