Зачастую власти сами провоцировали погромы винных складов в целях деморализации восставших и внесения анархии в их среду. Пьянство парализовало, в частности, действия революционных солдат и матросов во время Кронштадтского восстания 1905 года. Лишенные общего руководства, по большей части безоружные солдаты и матросы бродили по городу в поисках выпивки. Совместно с охотниками из горожан они принялись громить винные лавки и магазины, бить стекла в здании Морского собрания и офицерских квартирах. Затем пьяная толпа принялась за поджоги. Запылали Татарские ряды, Гостиный двор, частные дома в различных районах города. Прибывшие правительственные войска не встретили фактически никакого сопротивления от перепившихся кронштадтцев. Состоявшийся в 1906 году военно-морской суд приговорил 122 восставших к различным мерам наказания от каторги до дисциплинарных арестов по обвинению с формулировкой «за буйство в пьяном виде» [198].

Понимая, что пьяный народ невозможно организовать, руководители революционных органов самоуправления, как правило, среди первостепенных мер устанавливали на контролируемой ими территории «сухой закон». Так, во время восстания в Варшаве толпа по традиционному сценарию разгромила винные магазины. Но, несмотря на это, пьянства не было – экспроприированную водку выливали[199].

При Советах организовывались общества воздержания от спиртных напитков. В этой работе парадоксальным образом совпадали усилия революционеров и священнослужителей – духовенство тоже повсеместно организовывало общества трезвости. В результате даже происходила конкуренция «красного» и «черносотенного» трезвенничества[200].

В руки российских экспроприаторов и террористов попадали значительные суммы «легких» денег, что усиливало их склонность к разнузданному образу жизни, алкоголизму и пьяному дебоширству. Партийные организации пытались как-то бороться с этим, осуждая партийцев за злоупотребление спиртными напитками в резолюциях съездов и конференций. Но все эти решения не принимались во внимание рядовыми революционерами. Партийные руководители были вынуждены закрывать глаза на эту проблему, понимая, что в противном случае придется проводить крупномасштабную чистку, в том числе и в центральных органах партий[201].

Некоторые представители центральных комитетов даже использовали партийные средства для удовлетворения своей страсти к алкоголю. Видный деятель эсеровской боевой организации Алексей Покотилов прославился своими пьяными дебошами. Постоянная дрожь в руках сказывалась на его профессиональных качествах боевика. Видимо, она и стала причиной случайного взрыва бомбы в гостинице «Северная», стоившего жизни террористу.

Другой эсеровский боевик, близкий друг Савинкова Борис Бартольд, также был хроническим алкоголиком. Периодически он выпадал из партийной работы, уходя в запои. После одной из пьяных драк, в которой ему разбили лицо, эсеровское руководство наконец-то пришло к выводу, что поведение боевика бросает тень на репутацию партии. Многие из эсеров полагали опасным давать Бартольду новые боевые поручения ввиду его непредсказуемости. Да и сам Савинков, начав с алкоголя, потом перешел к опиуму, а затем и морфию[202]. Любителями выпить были такие знаковые фигуры революции 1905 года, как Георгий Гапон и Евно Азеф.

На периферии и в низовых партийных ячейках, где контроль центрального комитета был ослаблен, злоупотребление алкоголем имело еще больший размах. Когда-то образцовые партийцы заражались этим пороком, не опасаясь партийных санкций. Зачастую экспроприации становились способом добычи денег для продолжения пьяных оргий. Революционеры перестали чем-либо отличаться от уголовников.