– Только без обид, – заговорщицки прошептала она.
Затем он почувствовал тепло ее руки на своем предплечье.
– Американские евреи наивны, – пояснила Мариса. – Им вовсе не нужна память, не нужна история – ведь это так неприятно! Они просто хотят, чтобы их любили. У них просто бзик на этом.
Она откинулась назад и убрала свою руку, оставив лишь воспоминание о прикосновении.
– Американские евреи слишком падки на внимание, – продолжала Мариса. – Им важно, чтобы их любили просто так.
Аарон было усмехнулся такой пьяной откровенности, но Мариса прищурила глаза, как будто не видела тут ничего смешного.
– Я говорю серьезно, – сказала она. – Пусть в Израиле я и прослыву левачкой, но зато буду общаться и спорить с людьми, которые живут в реальном мире, а не в стерильной пробирке!
Мариса была внучкой людей, которые пережили Катастрофу. И ее злые, исполненные ярости слова о памяти показались Аарону ключом к чему-то важному, к тому, что могло бы их объединить.
Он набрал фразу:
Я много думаю об этом. Если бы могли смотреть на действительность через призму истории, то и жили бы теперь по-другому. Правильно.
А…
Он щелкнул по клавише «Отправить». Чтобы Хелен не бухтела на него, Аарон сделал вид, будто просматривает варианты перевода португальских архаизмов, искоса посматривая на экран.
Прошло три, четыре, пять минут.
Наконец экран моргнул. Ответ от Марисы. Аарон открыл письмо. Всего одна строка.
Если бы я смотрела на мир через призму истории, то вряд ли бы захотела жить.
Хелен Уотт что-то сказала Аарону, но тот, вскинув взгляд от монитора, ничего не понял.
– В третий раз повторяю: Алеф – женщина.
Голос Хелен едва слышно звенел от сдерживаемого гнева.
Аарон выпучил глаза.
– Наверное, вы просто не понимаете, насколько важен и интересен этот факт.
– Понимаю, – не сказал, а как-то странно пискнул Аарон.
Хелен покачала головой:
– Девушки в те времена не имели возможности получить такое образование, чтобы стать писцом. Должно быть, она оказалась в довольно необычной ситуации…
– И вы можете это доказать?
Хелен поджала губы и указала на подпись.
Аарон натянул на пальцы осточертевшие перчатки и придвинул к себе рукопись. Прочитав, он осторожно передал ее обратно.
– Да, любопытно.
Он понимал, что не стоит так резко реагировать на слова Хелен, но в тот момент ему было все равно.
– Вполне возможно, ее выдали замуж через неделю. Из Амстердама, как и было обещано, прислали какого-нибудь юношу, чтобы тот мог записывать за раввином. Я сомневаюсь, что мы сможем тут что-нибудь выяснить.
Хелен скривилась, но ничего не ответила.
Аарон снова уткнулся в свой компьютер. В его мозгу вихрем проносились доводы, извинения и оправдания. Ему не терпелось открыть электронную почту и объясниться с Марисой. Но вместо этого он открыл файл, над которым должен был работать. Да, надо заняться делом. А уж потом, когда приведет мысли в порядок, можно будет придумать ответ Марисе.
Ругая последними словами проклятые перчатки, Аарон порылся в стопке бумаг и извлек оттуда лист с проповедью Га-Коэна Мендеса. Орфография, даже для семнадцатого века, хромала на обе ноги – скорее всего, писец был либо необразован, либо нетвердо владел английским языком. «Пользуйся словарем, Алеф», – пробормотал Аарон, хотя и сам понимал, что хочет слишком многого – в те времена словари были большой редкостью. Механически он стал сравнивать английскую версию текста с уже переведенной португальской. Работа продвигалась довольно медленно, и все это время Аарон корил себя за то, что отправил письмо Марисе, не подумав. А что, если она обидится? Тогда все, испытание не пройдено.