Он не рискнул ответить и вместо слов загадочно улыбнулся. Мариса продолжала смотреть в потолок.

Люди… Их много?

– Родни – мужик, – произнесла Мариса.

Затем она зевнула, брыкнула ногами и, качнув своим подтянутым телом, спрыгнула с кровати и прошла в ванную.

Мужик. Аарон чуть не рассмеялся от нелепости такого выражения, которое в устах Марисы могло означать все что угодно. Интересно, а слово «люди» подразумевало под собой женщин? Возможно, что да, хотя тут все было возможно. Или же она имела в виду потерявших голову дурачков, вроде него самого… эти ребята, наверное, думали, что случилось бог весть что такое, что земля сдвинулась с места, а для Марисы такое было в порядке вещей – она явно не очень-то смущалась после того, что недавно произошло на этой освещенной золотистым светом смятой постели. Или же, быть может, она имела в виду тех, чьи диссертации мало чего стоили, у которых не спирало дыхание, когда они стояли перед ней обнаженными, – короче говоря, которые не испытывали неловкости (возможно ли такое?) в присутствии Марисы.

Она вернулась, неся два стакана с водой из-под крана.

Как так получалось, что ни в одном ее жесте не было ни малейшего намека на подчинение? Она, обнаженная, принесла ему воду после любовных утех, а просителем был все равно он, и только он.

Перед тем как Аарон ушел, Мариса поставила свой стакан на пол и взяла его пальцами за подбородок.

Он встретил ее взгляд, стараясь не моргнуть.

– Когда я в кого-нибудь влюбляюсь, – сказала Мариса, – то влюбляюсь до конца и немедленно.

В ее взгляде не было даже намека на нежность, но Марису не интересовали чувства Аарона. Она смотрела на него с прямотой человека, который производит какие-то внутренние, личные расчеты, на каковые он никоим образом не мог повлиять.

Аарон упорно не отводил от нее взгляда.

– Но вот в твоем случае я не уверена.

Мариса разжала пальцы, но продолжала смотреть ему в глаза.

– Есть в тебе что-то, и я не понимаю, что это такое.

Прошло несколько секунд. И тут выражение ее лица смягчилось, и Мариса одарила Аарона такой очаровательной улыбкой, что у того заныло в груди.

– А мне не нравится, когда я что-то не понимаю, – добавила Мариса.

И вот теперь он сидел за столом перед белеющим в неверном зимнем свете монитором. Аарон взглянул на тему письма – оказывается, Мариса написала его всего одиннадцать минут назад. По израильскому времени это был ранний вечер, и если поторопиться, то можно получить от нее ответ.

«Спасибо за ответ, – напечатал Аарон. – Мне приятно, что моя лекция пришлась тебе по душе…»

В его памяти вновь воскресли вкус пива, запахи слабоосвещенного бара, ощущение ее ладони на своей щеке. С поразительной точностью он вспомнил обрывки их тогдашнего разговора. Вот Мариса, засунув ноги в сандалиях за перекладину высокой барной табуретки, сидит перед ним, а он стоит рядом с пивом в руке. И тут внезапно что-то изменилось в окружающей действительности – нет, точно это было! Сейчас Аарон был уверен, что вспомнил тот момент. Это произошло как раз перед тем, как Мариса взяла его за руку и повлекла из паба к себе с комнату. Там был какой-то незаметный переход, что-то вроде истории про Марисиного братагея, которую она же сама и рассказала, а потом еще и смеялась… но теперь Аарону было не до того, чтобы вспоминать подробности, ибо стрела памяти уже унесла его далеко, причем туда, куда он и стремился. Отчего же он раньше не вспоминал о той части их разговора? Вот Мариса пренебрежительным тоном рассуждает об американских евреях, а Аарон интересуется, что ж такого она имеет против тех, к чьему племени принадлежит сама? Мариса посмотрела на него, нахмурив лоб, а потом, видимо, решила, что ему стоит дать шанс.