Весь день Бриджет ходила мимо рабочей комнаты, цокая высоченными каблуками и раня взор своим вырвиглазной расцветки шарфом. Она постоянно отвлекала Хелен вопросами о том, когда же будет окончена работа, и много общалась по телефону, причем так, чтобы Хелен могла ее слышать. «Простите великодушно, что пришлось изменить планы, но, к сожалению, сейчас это зависит не от меня, – говорила она. – Я искренне надеюсь, что такая задержка не сорвет весь наш проект».

Если Иэн, по всей вероятности, смирился с настойчивым требованием Хелен дать ей три дня на изучение рукописей, то Бриджет не скрывала своего раздражения. Сегодня выходил срок, и Бриджет сообщила Хелен, что закончить исследование бумаг придется раньше, так как представители «Сотбис» должны прибыть уже во второй половине дня, чтобы произвести оценку документов.

Утром, перед тем как отправиться в Ричмонд, Хелен позвонила в приемную Джонатана Мартина, чтобы уточнить, как продвигается дело. Что характерно, трубку поднял сам Мартин, а не его секретарша. Джонатан сообщил, что переговорил с Иэном Истоном и тот показался ему «нормальным человеком» – то есть уступчивым, как это перевела для себя Хелен. Это был любимый типаж Мартина. Также шеф сообщил, что собирается за обедом обсудить вопрос о приобретении документов с вице-канцлером.

Хелен чуть было не рассмеялась: неужели в кои-то веки талант Мартина обходить требования системы сработал в ее пользу?

До последнего времени она пребывала в уверенности, что дорабатывает последние месяцы с этим человеком и их общение будет сведено к минимуму. Еще несколько лет назад она перестала посещать его лекции и приемы – пусть младшие преподаватели угождают ему, а ей уже не интересно бороться за место под солнцем и за отдельные кабинеты. Слава богу, она успеет выйти на пенсию раньше, чем ее отдел переселят в новое крыло здания университета. Все последние годы Джонатан Мартин буквально из штанов выскакивал, чтобы собрать средства на ремонт, связь, творческое освоение рабочего пространства, – все это никак не было связано с изучением истории, а лишь выражало страстное желание Мартина утвердить превосходство его факультета над всем Университетским колледжем Лондона.

А вот теперь он превратился для нее в человека, от которого, может быть, зависит и ее судьба. На прошлой неделе, когда Хелен докладывала ему о найденных документах, Джонатан Мартин молчал целых полторы минуты. Она специально смотрела на часы. Неплохо, если бы Мартин и сам обратил тогда взор на циферблат. Девяносто секунд – тут у любого сердце прихватит. Но Хелен хорошо знала манеры своего шефа.

– Это серьезная находка, – наконец выговорил Мартин, не отрывая взгляда от окна.

«Словно Родену позирует», – пронеслось в голове Хелен.

В тот момент она терпеть его не могла, испытывая острое желание высказаться. Мартин снова замолчал, и Хелен с трудом удержалась от того, чтобы не треснуть своим костлявым кулаком по деревянной столешнице и не потребовать от начальника перестать изображать из себя модель, а заняться прямым своим делом, чем и должен заниматься декан исторического факультета, если еще из ума не выжил.

Наконец он повернулся к ней:

– Да, замечательная находка на излете карьеры, скажу я вам.

Хелен легко поняла истинный смысл этих слов: мол, жаль, что именно эта старушенция Хелен Уотт, которую и на фото-то газетное не поместишь, нашла эти бумаги. Уж скорее бы тебе на пенсию, и никто особенно не огорчится. Вот если бы таким счастливчиком оказался кто-нибудь из молодых специалистов, которых выбирал сам Мартин! Кто-нибудь надежный, на славе которого можно и самому выехать, сделаться звездой в академическом мире и много лет зарабатывать на своем имени.