Так продолжалось всю ночь и весь день. Человек никого не встретил на своём пути, вернее – никого не видел. Редкие тени мелькали рядом и отпрыгивали, как ошпаренные, исчезая в туманных лабиринтах.

На другом конце города монах осветил свечой синее мглистое пространство и осторожно, стараясь обходить лужи, направился на молитву. Подойдя к келье, он увидел лежащего на мостовой человека, бормочущего что-то себе под нос и зябнущего от промозглой сырости. Он бросил зонтик, засунул Библию за пазуху и, расплёскивая лужи, побежал в его сторону.

Монах приподнял несчастного и, откинув его капюшон, ахнул.

– Аркаша!

Водянистые безразличные глаза лежавшего казались словно застывшими. Oн попытался опомниться, чтобы не стучать зубами, и попробовал выговорить имя подошедшего, но ничего не вышло – потерял сознание.

Бред продолжался недолго. За это время монах понял, что его давний друг и однокашник оказался в беде. Монах преданно ухаживал за больным, чтобы он скорее пришёл в себя и объяснил, что же произошло.

После учёбы в университете они расстались и вот уже почти полвека не виделись. Cтарец продолжал считать Аркадия своим другом, даже в глубине души чувствовал себя его родственником. После принятия схимы не было дня, чтобы старец не поминал семью Аркадия в своих молитвах. Но теперь схимник был поражён нечаяннoй встречей. В глубине души он радовался, что Аркадий пришёл именно к нему, хотя его не покидало удивление, а может быть, и беспокойство – как тот смог его разыскать?

Горячка спала, и через несколько дней Аркадий Маркович проснулся и с изумлением обвёл глазами келью.

– Где я? – еле слышно пробормотал он.

В это время в комнату вошёл старец и уронил поднос. Металл зазвенел об пол – их глаза встретились.

– Роберт?

Настало молчание. Монах понял, насколько он был наивен, и чтобы как-то опомниться, не показав разочарования, принялся собирать осколки разбитой посуды. Второпях он поранился, кровь брызнула на пол, обагрив дерево. Он собрал последние черепки, что-то буркнул себе под нос – и исчез.

Быстрые шаги были слышны ещё несколько секунд, потом скрипнула дверь и воцарилась тишина. Монах кинул осколки в раковину, принялся обмывать окровавленную руку… Его глаза увлажнились. Он понял, что построенный им мир рухнул в одночасье. Он уставился на струящуюся воду, пытаясь привести мысли в порядок и не сделать опрометчивых выводов. В комнате, из которой вышел монах, послышался грохот. Наскоро вытерев руки и обернув полотенцем рану, он поспешил обратно и, открыв дверь, увидел лежащего на полу немощного старика. Тот попытался улыбнуться, но рот исказила лишь кривая усмешка:

– Ну здравствуй, Роберт!

Монах улыбнулся сочувственнoй, но грустной улыбкой. Потом быстро подошёл к Аркадию Марковичу и помог ему присесть на кровать, устроившись рядом.

– Ну здравствуй, Аркаша!

– Сколько же лет мы с тобой не виделись? – всё ещё хриплым голосом спросил друг.

– Да уж сорок лет с гаком, Аркаша. Сорок лет…

Настенные часы отсчитывали каждую секунду, секунды превращались в минуты, а старики продолжали сидеть и молча вспоминать прошлое. Cмеркалось. Роберт пошёл за свечой. Когда она осветила комнату слабым, дрожащим светом, он увидел Аркадия Mарковича, отвернувшегося к стене.

– Отдыхай, Аркаша, потом поговорим, спокойной ночи.

В ответ последовало молчание.

На следующий день у больного возобновилась горячка, пришлось вызвать врача. Молодой энергичный доктор диагностировал острое воспаление лёгких и назначил постельный режим.

– А вам не кажется, уважаемый, что пациент как-то странно себя ведёт? Я не про болезнь, хотя всё возможно, но он как-то странно реагирует на вопросы. Быть может, мне показалось?