оповестившему начало,
Плеяд рябиновая кисть
к быку небесному упала.
Уходит день, уходит год,
уходит век – на горнем склоне
бык звёзды горькие жуёт,
и не кончается погоня.
«Лишённые по прихоти людей…»
Лишённые по прихоти людей
своей привычной птичьей процедуры,
скользят по холодеющей воде
два лебедя, как лёгкие фигуры.
И вот когда на опустевший пруд
падёт зимы проклятье воровское,
мы скажем просто: шахматный этюд
вполне решило лето городское.
«То ли в детство впадаю…»
То ли в детство впадаю,
то ли вещие сны —
сам себя наблюдаю,
как столица Апсны.
Вот ладонь погружаю
в неостывший песок,
облака провожаю
взглядом наискосок.
Вот сухую травинку,
как телок, тереблю
и гудеть под сурдинку
помогаю шмелю.
Мимо на паутинке
пролетел паучок —
мило, как на картинке,
чья цена пятачок.
Дозревают рябины,
на губах молоко,
и до первой руины
далеко-далеко.
«Солнца медный пятак…»
Солнца медный пятак
сунул в тощий карман окоёма
износившийся франт,
облысевший до первых седин,
и отправился прочь
из горящего жёлтого дома —
сорок восемь недель
живота своего господин.
«Распахни своё окошко…»
Распахни своё окошко
поскорее – посмотри,
как качается серёжка
в мочке розовой зари.
Здравствуй, взбалмошная вера
ни с погоста, ни с села,
в то, что это не Венера —
капля чешского стекла.
«Поздно вечером выйдем покурить на балкон…»
Поздно вечером выйдем покурить на балкон
и увидим – на юге поднялся Орион,
и за ним, за домами, за дымком сигарет —
миражом – Галилея, городок Назарет,
двери дома, мужчина подпирает косяк,
завтра утром в дорогу, а жена на сносях,
долгожданный мессия всё еще не рождён,
и висят над горами семь огней без имён.
«Кто гадал по следам…»
Кто гадал по следам
над болотом поднявшихся уток,
кто хлебал молоко
из прохладной ладони реки,
кто платил свою дань
одиночеству пеших прогулок —
тот меня не поймет
и напишет другие стихи.
«В этих диких краях…»
В этих диких краях
нужно быть элементом рельефа —
драгоценную плоть
растерзают, и, может быть, бросят,
а копаться в душе
никому недостанет ума.
ДОРОГА В ДАМАСК
2003
«Дочь легкомысленной любви…»
Дочь легкомысленной любви
воды и солнечного света,
мать сон-травы и первоцвета,
рождённой заново листвы,
пора вскипания крови
под корень срубленной берёзы —
когда предчувствие угрозы
никак нейдёт из головы.
«Мы не заметили, увы…»
Мы не заметили, увы,
мы за делами проглядели,
что парк – и не прошло недели —
укрылся пологом листвы,
а это значит, ангел мой,
уже не за горами лето.
Но стало воздуха и света
куда как меньше, чем зимой.
«Тот, кто выбирает дорогу…»
Тот, кто выбирает дорогу,
которой пристало идти,
себе выбирает тревогу,
которой томиться в пути.
Что ведомо мне о тревоге,
терзавшей задолго до нас
пылившего по дороге
в Дамаск?
Прогулка
1
Вторая неделя июля,
и в праздник Святого Петра,
как набожные бабули,
бездельничаем с утра.
Но маяться, скоро ли вечер,
причины я не нахожу.
Отправимся, здесь недалече —
тебе городок покажу.
2
Чтоб камнем душа не лежала,
ты тех оправдай и прости,
кто ратушу после пожара
не смог до ума довести.
Никто из них не бездельник.
Не имут вины
работавшие не из денег
спасители старины.
3
Над могилами деда и бабки,
тётки и прочей родни
ни памятников, ни оградки —
кресты да вороны одни.
По-разному жили-тужили
в крестьянской своей простоте —
те праведно, эти грешили.
А ныне лежат в тесноте.
4
За клёнами скромно притихший,
но строгий, как всадник Егор, —
когда-то меня окрестивший,
стоит православный собор.
И с давнего детского лета
знакомая наперечёт
Чечёра – река Гераклита —
под Замковой горкой течёт.
«Пучок утиных перьев…»
Пучок утиных перьев,
бессмертников пучок —
не тешься, дурачок,
ты у неё не первый.
Ручаюсь головой,
она не унывала
и многократ бывала