"Но, мама, как я могу скрывать то, чем ещё толком не могу управлять?!" – уже почти вскричала я, так как ее позиция "скрывать и молчать" лично мне казалась наиболее беспомощной.

Тогда она резко повернулась ко мне и всплеснула руками.

"Ну, конечно же!" – пробормотала она и бросилась к бюро. Она принялась открывать и перерывать все ящички в поисках чего-то, и я уже начала терять терпение, когда она с торжествующим возгласом протянула мне крохотную визитную карточку.

На карточке витиеватыми буквами было написано "Геннадий Ефимович Штерн. Частная практика".

– На следующий же день мы с мамой отправились к доктору Штерну. Доктор мне, в общем, понравился, как минимум, он, в отличие от моей мамы, не делал из случившегося катастрофы: не причитал, не охал, не смотрел на меня с плохо скрываемой жалостью так, будто дела мои совсем плохи, если не вовсе мои дни сочтены. Напротив, он вел себя так, будто наша задача вылечить у меня какую-нибудь незначительную хворь, что-то вроде осенней хандры или лёгкой бессонницы. Он брал меня на прогулки, угощал вкусностями, то и дело шутил и подмигивал.

Меня же, тем не менее, раздражало то, что меня воспринимают, как больную (смертельно или слегка, в общем-то, было не важно), поэтому я не могла отвечать в тон на его шутки. Происходившее со мной будоражило мою кровь, мне отчаянно хотелось найти ответы, понять, как теперь жить.