Стараясь не грохнуться на обледеневшей тропинке, я добрела до шлагбаума, отделявшего наш элитный райончик от остального городка. Свернула не в сторону бабушкиного дома, а в сторону леса. Такого тёмного, выстуженного северными ветрами, наполненного дыханием диких зверей. Леса, ждавшего свою блудную дочь. Год я туда не ходила.

Без раздумий углубилась в чащу. Под ногами пружинила земля, по лицу хлестали ветки. Метров через двести мне стало жарко, и я скинула обувь и одежду под ближайшей сосной. Осталась в одной ночной рубашке. Она едва прикрывала ягодицы, сквозь тонкое кружево выпирали соски, шёлковые лямочки скользили по плечам. Это было… приятно.

Дурнота прошла как по волшебству, появился аппетит.

Я улыбнулась и побежала босиком к дому своего возлюбленного.

2. 2. Одна в лесу

Я была здесь только один раз, но безошибочно узнала место, где мы впервые занимались любовью. Где рухнули на заиндевевший мох, выбросивший мириады частичек, которые поплыли вверх, — к алому, как кровь, северному сиянию. Та ночь навсегда отпечаталась в моей памяти. Но отравление мухомором сыграло свою роль: мои воспоминания о жилище Ильи не совсем соответствовали действительности.

Сейчас я трезвым взглядом осмотрела старый домик, построенный, вероятно, ещё моим отцом. Куда он ушёл после смерти мамы, никто не знал. Куда-то на север, к Белому морю. Илья занял пустующий дом, когда решил остаться в Карелии, по соседству с пожилым отцом. Через восемь месяцев столетний Фёдор станет дедом — я вынашивала его внука или внучку.

Как бы там ни было, ребёнок, которого я рожу, станет наследником этих лесных угодий — от Мухобора до самого Ладожского озера. Это земли его отца и дедушек. Ёлки, сосны и корявые берёзки, болота и непролазные чащобы, сопки и речушки с форелью, грибные опушки и клюквенные поляны, комары размером со стрекозу и стрекозы размером с воробья, белки, зайцы, волки и лоси — всё это богатство будет принадлежать моему ребёнку. Лишь бы он родился здоровым. Лишь бы наши с Ильёй гены не сложились в фатальную комбинацию.

Даже думать об этом не хотелось. Мой малыш не унаследует проклятье рода — слепоту и глухоту, ему повезёт — он родится копией своего прекрасного, во всех смыслах идеального отца.

Дом за осень выстудился, но я не мёрзла. Даже ноги были горячими, на стылом полу оставались чёткие следы моих ступней. Я прошлась по комнате, принюхалась к камину. Он недавно топился — возможно, впервые за несколько лет. В куче пепла валялись ярлычки от новой одежды, которую Илья купил перед поездкой в Москву. А под чёрной головёшкой я заметила недогоревшую белокурую косу. Этот дикарь отчекрыжил свою роскошную гриву охотничьим ножом, прежде чем поехать в город на встречу со мной. Понятно, он решил начать новую жизнь и первым делом избавился от волос, которые отросли за десять лет лесной жизни.

На столе рядом с тарелками и чашками лежала стопка общих тетрадей, которые я заметила ещё в прошлый раз. Но тогда мы беспрерывно трахались, и мне было не до рассматривания потрёпанных тетрадок. А сейчас я открыла самую верхнюю, из которой торчал карандаш с раскрошившимся ластиком на конце. Она была покрыта математическими формулами и уравнениями. Страница за страницей, страница за страницей — непонятные значки, бесконечные ряды цифр, латинские буквы. Теперь ясно, чем занимался мой любимый длинными зимними вечерами. Любил свою математику. А ещё он любил меня, брата, приёмного московского отца и беспутного родного папашу.

Я взяла в руки спутниковый телефон. Раньше я никогда не пользовалась такими аппаратами. Тяжёлый, как кирпич, тугие кнопочки вместо сенсорного экрана, антенна. Так сразу и не разберёшься, как им пользоваться. Через минуту мне удалось включить устройство. Оно издало приветственный звук, и маленький дисплей загорелся. Я выбрала список контактов. Среди десятка неизвестных мне имён нашла номера Вани, его секретаря-переводчика Глеба и Виктора Николаевича Ларина. Абонента под названием «мой мобильный телефон» или чего-то в этом роде не обнаружилось. Даже если у Ильи и был мобильник, то вряд ли он звонил сам себе со спутникового телефона.