– А то! – ответил я, поднимаясь и помогая подняться ему.

– Лейтенант Виктор Сазонов, – лихо представился он. – Командир взвода 309-го стрелкового полка. Но это – большая военная тайна, – понизив голос добавил он и рассмеялся.

– Лейтенант Дмитрий Сверлов, комсорг батальона 309-го стрелкового полка, – не менее лихо ответил я и подмигнул Виктору. – Но это – по секрету.

Мы оба засмеялись. Потом Виктор плотно закрыл дверь, и мы прошли в вагон. За разговорами время пролетело быстро. Виктор был из Новороссийска. Жена приезжала к нему на Север, когда узнала, что он в военном училище, куда его откомандировали с фронта после ранения. Он в Москве посадил её, беременную, в поезд до Новороссийска, а сам отправился искать свою часть. О нашем прибытии в Реутов узнал в штабе округа.

Мы добрались до своего эшелона уже поздно вечером. Виктор пошёл искать свой батальон, а я нашёл замполита и доложил о прибытии.

– Как съездил, сынок?

– Отлично, товарищ майор. Всё передал, Москву посмотрел, Красную площадь.

– Ну ты пострел – везде поспел! – он улыбнулся. – Иди, отдыхай. А то, наверно, набегался там.

– Есть идти отдыхать!

Но сразу отдохнуть не удалось. Ребята расспрашивали про Москву и про то, как меня встретили. К часу ночи только и разошлись. Спал как убитый.

На следующий день, ближе к вечеру, эшелон тронулся. Утром – Курск… Дыхание горевшей стали, разрушенных зданий, недавних боёв… Города: Сумы, Тернополь… Польша: город Жешев, станция Снивишов – конечный пункт. Степь, по которой ехали, поразила своим простором. В дороге одолевала скука. Играли в дурака, пели песни около маленькой, чадящей печки. Ближе познакомился и сдружился с Виктором Сазоновым. Он оказался отличным парнем. Много рассказывал о боях, в которых побывал. Надо же, всего на год старше меня, а уже такое видел!

Первого января 1945 года вылезли из теплушек и разместились близ Синдижува в землянках, в сосновом бору какого-то польского пана.

Поляки – народ гостеприимный, но бедно живущий в большей своей массе. Глиняные дома с остроконечными соломенными крышами, земляными полами и ацетиленовым освещением. Большая религиозность. Здесь впервые увидел я, как семья поляков падала на колени в придорожную канаву, сдёргивала шапки с голов и низко кланялась проезжавшим по дороге панам.

Двенадцатого января Первый Украинский фронт, куда входила и наша 21-я армия, прорвал оборону немцев и двинулся вперёд. В ночь на тринадцатое января поднялись маршем и мы, оставив уже обжитые землянки, спеша занять своё место во втором эшелоне».

Дмитрий Михайлович проснулся от громкого разговора. Он сразу и не понял, что лежит в больничной палате. Но, открыв глаза, вспомнил своё ночное заселение.

К нему подошла лечащий врач.

– Ну что, Дмитрий Михайлович, решили поболеть? Или передышку от работы себе даёте? – присев на край кровати, улыбнулась, глядя на него.

– Это не я решил, – ответил он, – это мои болячки так решили. Что-то в последнее время они со мной не очень-то и советуются. А где это я Вас, доктор, видел? – спросил он с любопытством.

– А я во ВТЭКе заседаю. Мы вас оформляли в санаторий и не раз. Неужели не помните?

– Так не помнил, не спросил бы, – и они оба засмеялись.

– Как Ваша раненая нога, не тревожит?

– Нога терпимо. А вот лёгкие совсем стали плохие.

– Ничего, не волнуйтесь – подлечим. Вы, фронтовики, народ крепкий. И не то переносили. Она что-то сказала сопровождавшей её медсестре. Та записала всё в журнал.

– Ну вот, Сонечка вам лекарства принесёт, проводит в рентген кабинет. Посмотрим снимки, а там решим, как вас лечить будем. Не унывайте! – Она похлопала его по ноге, поднялась и вышла из палаты.