Не могу подобрать правильные слова в это мгновение.

— Собирайся. Я буду ждать тебя в машине. Купим тебе приличные вещи, а потом пойдёшь в салон красоты, — с пренебрежением бросает бывший муж, медленно ведёт большим пальцем правой руки по своей нижней губе, встаёт из-за стола и выходит.

А мне хочется заплакать, но я сама пока не понимаю от чего? От радости, что скоро могу оказаться рядом с дочерью, или от обиды, что даже теперь, узнав правду, Шолохов ведёт себя так, словно я на самом деле зависимая, неосознанно убившая нашу дочь? Он и о дочери говорит с пренебрежением. Не верит, что она наша? Или остыл, и она больше не нужна ему? Обидно, но я пытаюсь успокоить себя, ведь всё это мне на руку.

Избавившись от неприятного морока, заполонившего сознание, я быстро умываюсь, собираю волосы в хвост и спешу за бывшим мужем. У нас ещё есть время, но я боюсь что-то не успеть сделать. Самое главное — подготовиться морально, а тут я явно проигрываю. С другой стороны, на работе я умело натягивала маску счастливой беззаботной женщины… Неужели не смогу теперь?

— Почему ты так уверен, что Усольцев примет меня няней для Сони? — спрашиваю я, сев на переднее пассажирское сиденье.

Шолохов дёргается. Он бросает на меня раздражённый взгляд и кривит губы. До сих пор считает виновной в чём-то?

Ладно…

Пусть думает, как ему нравится.

Его право.

Мнение бывшего мужа перестало волновать меня в тот день, когда я услышала ужасные слова, сорвавшиеся с его языка. Простить такое и забыть невозможно.

— Соня… Неприятное имя. Мы сменим дочке документы, как только заберём её. Если сможем доказать, что она на самом деле наша дочь. Родимое пятно ещё ничего не значит, Ника. Слова врача, к слову, тоже.

Шолохов говорит ледяным тоном, от которого становится не по себе, но я стараюсь не обращать внимания. Он прав: в нашей жизни нет места сантиментам. Между нами уже нет и не будет ничего общего. Невозможно восстановить мост, который был разрушен и сожжён до основания. Для этого потребуется целая жизнь, а у нас нет столько времени.

Да и какая разница, как назвали ребёнка?

Я не уверена, что имя следует менять, ведь дочь привыкла к тому, что к ней обращаются «Соня». Пусть она ещё совсем маленькая, но наверняка уже говорит хоть что-то и точно понимает, когда зовут её. Животным не рекомендуют менять клички, а Шолохов желает сменить имя нашей дочери…

Значит ли для него дочь хоть что-то? Или Рома просто не верит, что она наша? Что малышка выжила, а не погибла во время родов?.. Тогда зачем он согласился помогать мне? Вопросов много, но я стараюсь отвлечься от них, чтобы не нервничать ещё сильнее. Какая мне разница, что там думает бывший? Мне всё равно, что творится в его голове. Окажусь рядом с дочкой, а дальше как-то справлюсь.

Машина медленно выезжает со двора, а я всё жду ответ на поставленный бывшему мужу вопрос.

— И всё же? — настаиваю на своём я. — Ты сказал, что у вас с Усольцевым не самые лучшие отношения… Верно?

Кажется, Шолохов говорил так, или я просто вырвала часть слов из контекста и поняла по-своему? Состояние у меня оставляет желать лучшего, поэтому могло померещиться всякое.

Мысленно приказываю себе сконцентрироваться, ведь сегодня крайне важный день.

— Не самые лучшие — мягко сказано, — усмехается Шолохов, а мой взгляд прилипает к его губам, уголки которых приподнялись в подобии улыбки.

Как же сильно я любила эту улыбку раньше…

Наверное, так же, как ненавижу теперь.

— Усольцев мой главный конкурент, но тебе не стоит переживать. Мои люди подготовят тебе новые документы, в которых не будет штампов о браке и разводе. К счастью, мы не успели засветиться, как счастливая супружеская пара. О нашем браке никто не трепался в прессе, поэтому вряд ли Усольцев где-то видел твоё лицо. Ну а если он тебя узнает, то ты своё дело сможешь выполнить отлично — поплачешься ему в плечо, расскажешь, как бывший муж лишил тебя всего, растерзал твоё бедное несчастное сердце. Ты ведь именно так рассказываешь исход наших отношений подружкам?