Мы все стояли на стенах и мужественно защищали крепость. Но именно в том месте, где лез на стену самый главный вражина, оказалась эта дева. Именно её рукой остановил Господь эту орду!

Как считаете, верные мои братья, достойна она награды?

– Да! – громовой ответ в несколько сотен мужских глоток не позволял усомниться, что с князем согласны все.

– Быть по сему!

Старший дружинник подставил руки, на них князь поставил ларец и открыл его. И начал доставать оттуда драгоценности: браслет, серьги, литую цепь с большим зеленым камнем и корону, в центре которой красовался ещё больший по размеру изумруд. Всё это было постепенно надето на Верну, так что, когда она взглянула на отца, тот не дочь перед собой увидел, а царственную княжну.

– Твоя это награда! Заслуженная! Носи её! Потомкам своим передай – это свидетельство твоей храбрости, твоего мужества! Истинно ты настоящая боярская дочь! Крикнем же ей «ура», друзья!

Троекратное «ура» прокатилось над степью, вспугивая всё живое, только-только приютившееся отдохнуть после грома боя.

И только теперь князь обнял Верну и тут же передал её в объятия отцу, глазам своим верившему с трудом…

В день внезапного налёта, день её внезапного геройства и последовавшего за ним награждения Верна уснула спокойно, но под самое утро приснился ей тот ордынец и спросил: зачем ты меня убила? Она ответила ему во сне: а ты зачем на нас напал?

На этом она проснулась. И проснулась совершенно другим человеком. До поездки в крепость это была веселая, всегда радостная девчушка, для каждого умевшая найти ласковое, доброе слово, умевшая рассмешить самых угрюмых людей, закружить хоровод, приветить как высокородных гостей, так и бедных странников… Но теперь она навсегда, казалось, потеряла готовность посмеяться и поболтать с каждым. Замолчала Верна и отныне каждое слово она будет произносить словно с трудом, не видя в нём никакой нужды. Зачем говорить, если можно обойтись кивком или взглядом.

Отец этого сразу не понял, но перемену заметил.

– Что с тобой приключилось?

Верна пожала плечами. Неужели и так непонятно? Не каждый день ордынцы нападают и не каждый день дочь боярина убивает их вождя. И не просто вождя, а самого главного в их народе, если можно их назвать именно народом, а не племенем. Пусть и очень многочисленным.

– А где твои награды?

Верна показала рукой на столик у изголовья, на котором стоял закрытый ларец.

– Они там?

Она кивнула: там, где же ещё им быть.

– Ты не заболела?

Она отрицательно кивнула головой.

– Что же ты молчишь, скажи хоть слово-то!

– Не хочется.

– Отчего?

Она только плечами пожала. Если бы Феодор знал слово, которым его потомки станут пользоваться через пять сотен лет, он произнёс бы с пониманием: «стресс». Но тогда такого слова в обиходе не было и потому он не знал, как определить состояние дочери, кроме как назвать это потрясением.

Это и было настоящим потрясением: когда она всаживала копьё в горло вдруг появившемуся ордынцу, она знала только одно: с обеих сторон дружинники отбиваются от толп кочевников, этого же видит и, значит, отогнать, может только она и никто, кроме неё. И она с размаху ударила его копьём в незащищённое место – чтобы наверняка! Думала она только о защите крепости, о том, чтобы не дать нападающим взобраться на стены. Она ведь его даже не ненавидела. Даже не боялась. Она просто считала, что они не должны приходить и убивать россов, а потом грабить всё, что было в их домах. Потому и ударила.

Для неё он был тот, кто нарушил законы – человеческие и Божьи. Те законы, по которым жил её народ, жили православные россы. Какие были (и были ли вообще) законы у ордынцев, ей было всё равно. А если и были, и повелевали нападать на мирных людей – тем хуже для ордынцев и их законов. Ибо кто с мечом приходит, должен ожидать, что мечом его и встретят. Или копьём.