Это чувство всё возрастало и возрастало по мере того, как Софья Борисовна в ходе собственного расследования набирала собственную информацию. Однако не будешь же ссылаться на свои ощущения. Да и суд готовился к вынесению приговора. Фактически всё уже было определено.

Что-то здесь не так. А что именно не так?, – спрашивала себя Софья. – Да всё не так. Плохо, что нет возможности ухватить главное. Ухватить то, что не так и вытянуть на всеобщее обозрение. Теперь Софья точно знала, что надо работать и работать. И это главное она увидит непременно, увидит и покажет всем.

Когда Софья брала новое дело, то погружалась в него полностью. Она ощущала себя и следователем, и оперативником, и даже судьёй. В какой-то момент она сама останавливала себя: ты адвокат и обязана действовать только в пределах своих полномочий. Но эти пределы на практике всегда её тяготили и не давали нужной свободы. Софья Борисовна непременно сдерживала себя, но тут же и оправдывала:

– Я имею право знать правду. Без этого никак нельзя, ни в коем случае нельзя.

Без этой правды Софья не могла себе позволить что-либо предпринимать. А в поисках этой самой правды её иногда так заносило, что едва и ноги уносила.

Вот и в этот раз. Где только Софья не была: школа, институт, работа, друзья, подруги. Визит домой, в семью Артура, Софья оставила напоследок и запланировала на сегодня. Это она считала самым важным.

Артур не успел завести свою семью, возможно, поэтому жил с отцом и матерью в загородном красивом доме. Дом Артура был поистине необыкновенным: большой, яркий, богатый. Однако сейчас он казался грустным, тихим, как будто и у него забрали жизнь. Кругом было пусто, одиноко, безрадостно.

Как правило, в такие богатые дома трудно попасть. Однако Софье открыли по первому звонку и даже не спросили об удостоверении. Сразу проводили в гостиную, усадили в богатое, натуральной кожи кресло. Предложили чай, сладости, фрукты.

Такой красоты во внутреннем убранстве дома Софья Борисовна давно не видела: настенная и потолочная живопись, лепнина, скульптуры, хрустальные огромные светильники, мрамор, окна с витражами. В какой-то момент Софье Борисовне даже показалось, что она в музее, а не в жилом доме. Все условия для прекрасной жизни, но жить молодому хозяину дальше было не дано. Как это трагично и несправедливо, по-настоящему жаль.

А вот и хозяева: отец Артура и его мама, смуглая, моложавая, красивая женщина. Маму Артура звали Люция Хасанова. Это была поистине восточная красавица. Всё в ней было изящно, изысканно, но, вместе с тем, уместно и достойно.

– Простите, что беспокою, но это необходимо, – пролетала Софья.

– Мы сделаем всё, что вы скажете. Только помогите, —сказал Игорь Владимирович.

От волнения он сжимал руки так, что они белели и, казалось, умирали.

– Вы наша единственная и последняя надежда, – почти шёпотом проговорила безутешная мать.

Глаза её наполнились слезами и от этого стали ещё более выразительными.

– Какая замечательная пара, – подумала Софья.

– Расскажите об Артуре, – попросила Софья.

– Что именно?

– Всё, что придёт в голову.

– С какой целью? На что обратить внимание?

– Пока не знаю. Говорите, что сердце велит, что душа просит высказать.

– Тогда я принесу альбомы, так будет лучше, – оживилась Люция Хасановна.

Через минуту на малахитовом, зелёном, из натурального камня, гладком столике лежала целая груда альбомов и альбомчиков. Да это было и не мудрено: Артур был любимым сыном.

Софья впервые видела такое разнообразие прижизненных фотографий Артура. Она всматривалась в лицо этого человека: нет, не убийца. Не мог он угрожать и покушаться на жизнь друга Марка. Тогда за что Марк убил его? Что скрываете, что знаете все вы, кто так доброжелательны, веселы рядом с Артуром на фотографиях? Все вы что-то скрываете? Здесь, на фотографиях с таким удовольствием позируете, а на самом деле, наверняка, что-то знаете и что-то могли бы прояснить, но до сих пор не прояснили.