Словно устали глядеть вперед,

Где никто-никто никогда не умрет…

А мы все уходим. И мы все – уйдем.

…Лишь одна в Успенском соборе своем

Глядит печально, зная про то,

Что никогда не умрет никто.

Тяжело спустить с постели ноги странно тело так мало

 весит ребра кожа волосы все уже улетело вместо сладости плоти – горчица морщин убогих Легче пуха облачной взвеси это слово дойдет ли до Бога Поволочь за собою по полу складки рубахи дойти до неприбранного стола я века назад молодая была я забывала о страхе я пела на плахе Люди казнили меня – отлетал топор ударял стальной молнией в облака Люди мне складывали костер Ветер стрелял в меня в серебренье виска Я смеялась я в пляс пускалась я ничего никого не боялась Я с великой и жаркой силой за костлявую ненависть – царской любовью платила Себя ломала ломтями горбушками корками раздавала а мне все было мало тратить себя все было мало И я думала это щедрое царство мое навеки Растащили меня по костям человеки Злато разграбили плоть растоптали а хлебную теплую душу – я еще храню в дырявом младенческом одеяле чтоб не пытали не бичевали завернула берегу прячу плачу тоской горячей А рот шевелится это моя молитва Это моя последняя – над глоткой тьмы – бритва Глядит полночный веселый стол алым вином в хрустале Светлый Праздник легко идет по земле скорлупа Пасхальных яиц расписных – радугой вокруг кулича а в кулич восковою ногой воткнута святая свеча мне со службы детишки соседские принесли в храм дойти – как до края земли Я глотну вина отщипну от кулича стану тоньше солнечного луча Я никто я сегодня ничто нигде ни за чем никого не зрю ничего не вем рубаха по полу за спиной за пятками тянется как метель Оглянулась ах не убрала постель ну и пусть это моя колыбель а я живу как в Раю меня любят те кто умер давно подойду к окну и распахну окно и в лицо увижу всю жизнь свою И вдохну ветер и ангелов синь глубоко-глубоко буду пить как холодное детское молоко мятые простыни сливки и сахар и чайник на огне вскипятить и чай заварить и чай пить как в блокаду из кружки железной пить горячим Причастьем глотать последнюю благодать Боже меня не покинь Боже до конца будь со мной не отверни лица за стеной плач людей смех детей помилуй мя Боже по велицей милости Твоей

Мужик с голубями. Мужик с голубями.

Ты жил на земле. Ты смеялся над нами.

Ты грыз сухари. Ночевал в кабаках.

Мешок твой заплечный весь потом пропах.

Носил на груди, на плечах голубей.

Ты птиц возлюбил больше мертвых людей.

Ты больше живых нежных птиц возлюбил.

Ты спал вместе с ними. Ты ел с ними, пил.

Ты пел вместе с ними. Сажал их в мешок.

Их в небо пускал, – да простит тебя Бог.

Последний кусок изо рта им плевал.

Беззубо – голубку – в уста – целовал.

Однажды ты умер. Ты, нищий мужик,

Ты к Смерти-Царице никак не привык.

К богатенькой цаце в парче да в шелках.

И голубь сидел на корягах-руках.

И плакал твой голубь, прекрасный сизарь,

О том, что вот умер Земли Всея Царь.

И Царь Всея Жизни, и Смерти Всея, —

И плакали голуби: воля Твоя.

И бедный, прогорклый, пропитый подвал

Порхал и сиял, шелестел, ворковал,

Крылатой, распятой сверкал белизной —

И Смерть зарыдала о жизни иной,

О чайнике ржавом, о миске пустой,

О нищей державе, о вере святой,

О старом, безумном, больном мужике,

Что голубя нянчил на мертвой руке.

…моя ненастная паломница

по всем столовкам да по хлебным.

Моя нетленная покойница —

о, в кацавейке велелепной.

Моя… с котомкой, что раззявлена —

нутром – для птиц: там злато крошек!..