Так умно, не столько словами, сколько уверенной интонацией голоса, подбодрила дочь Римма.

Остальные выпускные экзамены Вера сдала на «отлично», и вот теперь, ночью, плетется домой одна, и ей очень хотелось прийти домой еще до рассвета. Она стеснялась своего бального платья, сшитого из дорогой белой шерсти знаменитой портнихой. К вороту платья была пришита волнистая перелина, которая делала ее похожей на Пьеро из сказки про Золотой ключик, а подол платья постоянно путался между ногами.

Шагая по ночному городу, у Веры было достаточно время, чтобы вспомнить свои школьные годы, потому что вспоминать в принципе было нечего. Девушка не любила школу, и скучать по ней не собиралась. Да, и как она могла полюбить школу и ее преподавателей, если сама не знала, что такое есть любовь. Конечно, в детстве она любила родителей, любила брата, любила соседа Булата, но по окончании школы, любви в сердце девушки уже не осталось. Ее сердце о влюбленности знала только по книжкам, но кому нужен был этот опыт, когда даже на выпускном бале не было достойной кандидатуры, чтобы его проявить в деле.

Алеша Равный чувствовал себя провинившимся человеком. Он никогда не знал, как ему нужно вести себя с Верой, зато он точно знал, что сегодня из-за его дурацкого поведения она убежала с выпускного вечера, а вернее, она покинула его навсегда.

Сама Вера планировала встретить с одноклассниками рассвет, но для этого надо было переждать ночь в доме ее одноклассника, где гулял ее класс.

Когда Лариса Канарина ушла домой, Вера присела на стул у темного окна, за которым не было видно ничего, кроме кривого отражения танцующих в комнате пар. Девушка смотрела перед собой и думала о чем-то грустном. Может быть, поэтому Алеша пригласил ее на медленный танец. Вера с недоверием подняла на него глаза, и увидела в них приветливую улыбку, может быть, чуть пьяную.

Осторожно положив свою руку на его крепкое плечо, она благодарно улыбнулась Алеше. Эта открытая улыбка девушки обладала силой короткого замыкания, и первая влюбленность вновь овладела его сердцем. Юноша держал в руках, покорное танцу и его руке талию Веры, и от сладкой истомы, знакомой ему и прежде, сводило скулы. О, как хотелось Алеше прижать ее к своей груди, целовать ее детские губы, сделать ее своей. О, как бы он хотел открыться ей прямо сейчас, ведь только она одна могла сделать его счастливым мужчиной.

Мелодия песни о любви медленно подходила к концу, а Алеша молчал.

– Прости, – тихо произнес юноша на ухо Вере, не замечая того, как сильно его руки сжимали гибкую талию девушки.

После танца Вера вернулась к полюбившемуся ей за вечер стулу и плюхнулась на его жесткое сиденье, готовая провалиться сквозь землю и провалиться вместе со стулом. Какое-то время она просидела в позе Роденовского «Мыслителя», в девичьем исполнении, но это длилось недолго, потом Вера резко поднялась со стула, поправила сползшую набок перелину и решительно зашагала к выходу. Она ушла с праздничного вечера, ни с кем не простившись.

Опять зазвучала танцевальная музыка. В центре душного и слабо освещенного помещения вновь ритмично закачались пары. Алеша вышел на крыльцо и закурил, он напоминал сам себе Иванушку – дурачка, из рук которого только что вырвалась Жар -птица, и в этот раз она вырвалась, чтобы улететь навсегда. Конечно, Алеша мог бы догнать Веру, взять ее под руку и проводить домой, но у него не хватило смелости даже окликнуть ее.

Стоя у порога одноклассника, Славы Тихого, в доме которого десятиклассники праздновали окончание школы, Алеша вглядывался в темноту улицы, и ему долго мерещилось вдалеке летящее белое платье его любимой Верочки. Ему даже представилось, как бандиты преследуют ее, угрожают ей, и как он встает на защиту своей любимой. Может быть, тогда бы она смогла увидеть в Алеше Равном своего верного рыцаря, рыцаря со школьной скамьи.