Олежка… А ты ведь кое-что начинаешь вспоминать, Вепрь, ты и его уже почти вспомнил. Олег Волков. Ты знаешь, что он похож на тебя, такой же сбитый, с прищуром смотрящий на все вокруг, пытающийся не только действовать, но и философски осмыслять свои действия. Всегда немного сумрачный и такой же упрямый, как и ты.

Это ясно. Одного ты не знаешь – как себя с ним вести. Что можно ему рассказывать, а что нельзя. И вообще, может, и для него лучше оставаться мертвецом?

Поздно. Поздно даже подняться из-за столика и покинуть отель, потому что Шершень уже пришел – остановился в дверях, оглядывая зал. Точно такой же, каким ты его вспомнил – сбитый, прищуренный, сумрачный и даже смотрит слегка исподлобья.

Увидел тебя. Ни улыбочки, ни малейшей мимики. Резкое движение головой назад, чтобы скинуть с глаз чуб, и танковое – напролом – направление к твоему столику.

Ну что ж, посмотрим, что ты за человек такой. Хотя что-то подсказывает, что доверять тебе можно. И даже нужно.

Встречный отклик с широкой улыбкой, насколько позволяют шрамы.

– Ба-а, Олежик! А я тут только-только покушать собрался! Не составишь мне компанию? Испанский суп с языком поросенка, рулет из тунца и… и грибной салат, но его я, видишь ли, уже съел. Оголодал, братец, я. Выпьешь?

Шершень прикусил губу, показав ровные белые зубы, и, выдвинув второй стул, сел, широко раскинув локти.

– Выпью.

– Что-нибудь сухое?

– Не говори ерунды. Зачем ты меня вызвал? И что это за наряд на тебе? Ты что – утренними пробежками занялся?

Кривить душой перед ним не имело смысла. Он видел все насквозь и знал его в сотни раз лучше, чем сам Вепрь знал себя. Поэтому оставалось только пригласить официанта Володю к столику и заказать еще одно виски.

– Только не морочь мне голову, Вепрь. Что произошло? Колись!

Сделав глоток шотландского, Вепрь посмотрел ему прямо в глаза.

– А произошло следующее, Олежа: сегодня утром меня пытались убить.

Реакция на эту новость была самой что ни на есть спокойной. Можно сказать никакой.

– Ну и что, у них получилось?

– Как видишь – я перед тобой, с распоротой мордой. Но случилась еще одна неприятность. Я крепко приложился головой и кое-что важное напрочь вылетело у меня из памяти.

– Вот как? – Шершень, казалось, не верил ему. – И что именно ты забыл?

– Проще ответить, что я помню: ничего.

Взгляд, который уперся ему чуть повыше переносицы, холодно буравил его. Но Вепрь прекрасно его понимал: дико слышать такое. Дико и нелепо, как в мыльной опере.

Однако оба они не признавали шуток подобного рода, и потому Шершень посмотрел вполне по-человечески – в глаза.

– Так вот почему ты не узнал Соньку, – проговорил он медленно.

– И почему же?

– Ты действительно не помнишь ее?

– Я ведь уже сказал: я ничего не помню.

Шершень помолчал. Потом сказал:

– Она немая. У вас с ней было несколько условных сигналов, по которым ты мог немного понимать ее по телефону: она выстукивала тебе их по трубке. А в этот раз ты не понял ее сигнала. И поэтому я заподозрил что-то неладное. Но не думал, что могло случиться такое…

Немая, подумал Вепрь и вспомнил, что когда-то знал немую девушку, ее действительно звали Соня. Рыжая. Да, очень рыжая, и это были ее настоящие волосы, а не краска. Милое, доброе создание, любящее своего Шершня.

– Да, я ее помню, – сказал Вепрь с расстановкой. – Ты был на зоне, а мы вместе с ней ездили к тебе… Я, она и… еще один парень. Смешливый такой. Он еще щекой вот так дергал. – Вепрь показал. – Было такое?

Шершень залпом выпил принесенное ему виски, закурил «Кэмэл» и кивнул.

– Это был Винт. Ты что, Винта не помнишь? Или косишь? Ну, Вепрь, напрягись же… Шурик. Шурик Ерсак.