Здесь он довольно долго еще ходил в холостяках. Гаврила шепотом рассказывал мальчикам о том, как в молодости Григорий Никандрович был безнадежно влюблен в свою кузину, сватался к ней, но получил отказ. Узнав же, что Марья Алексеевна помолвлена с есаулом Никольским, несчастный влюбленный вызвал того на дуэль, стрелял первым и промахнулся, а Андрей Петрович и вовсе отказался стрелять, чем нанес Полонскому тяжкое оскорбление, которое тот, по словам Гаврилы, запомнил на всю жизнь.

Лишь в Таганроге Григорий Никандрович нашел наконец свою судьбу. В тридцать четыре года он женился на дочери разорившегося польского дворянина Марине Новак, которая в 1817 году родила ему дочь Катю.

Петя и Павлик не любили невысокого, тщедушного Полонского за скрипучий заискивающий голос и вечно бегающий взгляд. Разговаривая, он широко улыбался собеседнику, но улыбка получалась фальшивой, и создавалось впечатление, что этого человека не волнует никто, кроме собственной персоны, а ваше расположение ему нужно для своей лишь выгоды.

Вот и сейчас он сидел за столом с Андреем Пет ровичем и Марьей Алексеевной и, растягивая губы в улыбке, о чем-то вкрадчиво просил двоюродного зятя.

– Милостивый Андрей Петрович! Уж не откажите мне в моей маленькой просьбе! Замолвите завтра обо мне словечко перед государем!

Дела идут из рук вон плохо: большинство судов идут мимо нас в Одессу, там ведь нет пошлин! Да и жена моя полгода как умерла, – Григорий Никандрович прослезился, – а здесь, в этом городе, все напоминает о моей голубушке. Царствие ей Небесное! Катеньке тоже сменить обстановку не помешает – так тоскует по матери, бедняжка!

– Помилуйте, Григорий Никандрович! – Андрей Петрович развел руками. – Вы преувеличиваете мои возможности! Не понимаю, почему государь должен прислушаться ко мне! Вы б сами к нему сходили!

– Так я же был у государя на приеме, еще тогда, в восемнадцатом3! – вскричал Полонский. – Но его величество изволили оставить мою просьбу без ответа. Вся надежда на вас, дорогой зять! Император всегда с большей теплотой относился к покойному Николаю Павловичу и к вам, нежели ко мне.

– Ну, право, Андрюша, что тебе стоит? – в мешалась в разговор Марья Алексеевна. – Попроси государя, может, найдется для Гриши место…

– Хоть в канцелярии, Андрей Петрович, я на все согласен, лишь бы в столицу перебраться!

Петя и Павлик чуть не прыснули со смеху: казак – да в канцелярию! Андрей Петрович брезгливо поморщился.

– Ладно, Григорий Никандрович, пусть будет по-вашему! Но я ничего не обещаю.

– Да-да, конечно-с, я все понимаю, милостивый Андрей Петрович! Покорнейше благодарю! – он поднялся из-за стола. – Прошу прощения, мне пора! Сестрица, не провожай. Господа! – Полонский раскланялся и направился к выходу.

– Что ж, дети, – подытожил Андрей Петрович, отложив салфетку, – пора и вам отправляться к себе. Перед встречей с государем не мешает выспаться.

Оба мальчика вскочили с места.

– Как, отец, и мы тоже пойдем во дворец?

– Полчаса назад принесли письмо, – улыбнулся полковник. – Государь желает видеть меня на приеме непременно со всем семейством. Так что ложитесь спать пораньше, а платье вам Глаша к утру приготовит.

Глаза Павлика засветились радостью, а Петя и вовсе принялся скакать вокруг стола и вопить:

– Ура! Нас пригласил государь, мы завтра увидим государя!

– Их бы наказать надо за то, что к морю без спросу бегают, а их, видите ли, во дворец! – проворчала Марья Алексеевна. – И за что такая честь?

Наступил вечер. Далеко на горизонте солнце коснулось водной глади и, соединив небо с морем, окрасило все вокруг себя в нежные розово-сиреневые тона. Но вот огненное светило отбросило свой последний луч и скрылось в морской пучине. И, словно переняв у него эстафету, по городу то там, то здесь стали зажигаться огоньки. Вскоре весь Таганрог украсился сотнями и тысячами огней. Все здания были с улицы обставлены плошками с маслом, в которых плавали зажженные фитильки, на окнах горели свечи, а ярче всего сияла огромная вывеска, установленная на главной городской площади.