– В храм приходят и простые смертные, – задумчиво протянула Дакота. Кода поморщилась. Конечно же, сейчас она станет говорить о том, что притеснения людей не существует. Потому что она сама не простая смертная. – И они все равно молятся нашей праматери. Мы все одно целое, просто кто-то рождается с карими глазами, кто-то с зелеными, а кто-то вовсе слепой.

– А кто-то с тремя, – фыркнула Кода, проводя пальцем по переносице вверх ко лбу.

На нежной коже едва ощутимо бугрились прерывистые линии и точки. Символические татуировки, неярко выделявшиеся на светлой коже – спасибо родителями, хоть сразу поняли, что не стоит использовать черную краску и выбрали светло-голубую, под цвет ее глаз. Будь воля Коды, она предпочла бы избежать этой традиции шаманского рода и не покрывать красивое лицо линиями и точками – три тонких росчерка тянулись от межбровья вверх, словно отпечаток птичьей лапы, такой же отпечаток от нижней губы по подбородку, а переносицу перечеркивает еще одна линия с точками в начале и конце. Будь же воля родителей, они предпочли бы, чтобы их дочь переняла родовой дар, и тогда эти татуировки имели бы смысл.

– Ни разу не встречала шаманов с тремя глазами, – добродушно проворчала Дакота. – Это все байки.

– Этого нам не узнать, я же не шаманка, – развела руками Кода.

– Прости, – Дакота смущенно опустила глаза. – Честно, я всегда забываю о том, что мы из разных родов. Вроде смотрю, а та же голова, две руки и две ноги. Никаких хвостов, крыльев и третьих глаз. Я не вижу между нами отличий.

Кода повела плечами. С Дакоты станется действительно верить в то, что она говорила. На деле же разница между ними непреодолимая, и даже слепой ее увидит. С чего бы начать? Через десять лет, когда Кода подберется к сорокалетию, Дакота останется той же миловидной монашкой с огромными глазами без следа морщин. Если завтра Кода поскользнется и сломает ногу, лежать ей ничком не меньше недели, пока лекари будут сновать возле нее с мазями и заговорами. Если же это произойдет с Дакотой, она благополучно доползет до своего храма, посидит с часок да отправится дальше по своим делам на своих двоих – целых и невредимых. И таких примеров можно привести множество.

– Тебе стоит прийти в храм, – улыбнулась Дакота. Кода не сдержалась и засмеялась. – Перестань! Ну хоть раз согласись и приди. Сама увидишь, что есть место, где ты не почувствуешь необходимости искать чьего-то признания.

Дакота никому не навязывала своих мировоззрений, но все же стабильно раз в полгода пыталась затащить Коду в свое прибежище.

– Я и монастырь? – Кода демонстративно поправила сбившийся на груди шелковый халат. – Да я там зачахну уже через час. Ни развлечений, ни мужчин. Что я там буду делать?

– Признавать саму себя, – отозвалась Дакота. – Праматерь проложит для тебя новую дорогу, жить станет легче, поверь. Откроешь в себе лучшие свои стороны.

– Все мои стороны и без того лучшие, – поморщилась Кода, пошевелив в воздухе алыми ногтями. – Я не настолько в отчаянии, чтобы сдаваться в монастырь. Всего лишь временные трудности, которые я смогу преодолеть. Да даже если меня молния поразит, это не заставит меня сменить платье от Лэи Шелкопрядной на пропыленную рясу!

– Если рясу стирать, то она не будет запыленной, – невозмутимо протянула подруга. – Да и надевать ее полагается только на службу.

– Нет, – решительно отвергла предложение Кода.

Они поболтали еще с часок на разные темы – просидевшая неделю взаперти Дакота вывалила целую балладу новостей и сплетен, которых наслушалась от прихожан. Кода слушала ее, позволяя себе немного отвлечься от мрачных дум. Но разговор сам собой вернулся к той теме, что беспокоила ее наиболее всего.