– Хаки. Пятый размер.

Херб принимает две пары.

– Третий.

И еще пара детских штанишек отправляется в тележку. Джанетт бросается прочь, тележка со скрипом и визгом колес устремляется за ней, сзади тележки, толкая ее и отдуваясь, семенит Херб. Джанетт дважды поворачивает налево, пробегает три ряда и останавливается.

– Где здесь детские сандалии? – почти кричит она.

– Вон там! – с трудом переводя дыхание, произносит Херб, указывая на вывеску.

Джанетт, вновь набрав скорость, летит туда и, к моменту, когда муж успевает поравняться с ней, она уже подхватывает две пары красных сандалий с бело-желтой каучуковой подошвой и отправляет их в тележку.

– Притормози! – булькающим голосом произносит Херб, с трудом сдерживая смех.

– Что такое? – оборачивается к нему жена.

– Что теперь..?

– Купальники и плавки.

– Лучше сначала посмотри, где вывеска, а потом уже беги.

– Не нуди, дорогуша! – парирует Джанетт.

Херб совершает замысловатый маневр, который позволяет ему хотя бы некоторое время двигаться бок о бок с женой – так она хоть может его услышать за визгом и скрипом тележки.

– Разница между мужчиной и женщиной, – говорит он, – состоит в том, что…

– Доллар девяносто семь центов, – произносит она.

– …мужчины читают инструкции, а женщины – нет. Я думаю, это от высокомерия, которым от природы наделен слабый пол. Представь себе: какой-нибудь гениальный разработчик упаковки мечтает создать коробку, которую можно открыть, слегка дернув за шнурок, закрепленный под верхней крышкой…

– Купальники…

– …девять инженеров денно и нощно ломают головы, чтобы создать для этого умную машину, шестнадцать торговых агентов ищут по всей стране подходящие материалы, двадцать три водителя везут для этих целей семьдесят тысяч тонн упаковочного картона и шнура, а женщина приходит на кухню и вспарывает коробку ножом для бекона.

– А вот и плавки, – произносит Джанетт. – Что ты там говорил, дорогой?

– Ничего, лапушка.

Джанетт торопливо просматривает содержимое корзины, на которой обозначен нужный размер.

– А вот и они, – говорит она.

Она держит в руках пару плавок цвета морской волны с красным поясом.

– Выглядят как подгузник, – говорит Херб.

– Тянутся, – отзывается Джанетт.

Херб не проверяет. Он роется в корзине с третьим размером и вытаскивает похожие плавки, но размером со свою ладонь.

– Берем эти. И бежим, пока дети там не зажарились.

– Херб! Ты что, идиот? – почти кричит Джанетт. – Это же плавки для мальчика.

– Карен они отлично подойдут.

– Но Херб! Они же без верха!

Джанетт продолжает рыться в корзине.

– Но зачем Карен верх? – не понимает Херб. – Ей же всего три года!

– А вот то, что нужно! – говорит Джанетт, не обращая внимания на слова мужа и доставая из корзины купальник с верхом.

Потом бросает его назад со словами:

– О господи! Один в один как у Долли Грэм.

– Да ну! – произносит Херб. – Думаешь, что кого-то из наших соседей возбудят сиськи трехлетней красотки?

– Херб! Не говори пошлостей! Это все-таки твоя дочь.

– Все это отдает идиотизмом!

– Нашла! – торжествующе провозглашает Джанетт.

Она расправляет свою находку и довольно хихикает.

– Чудесно! Просто чудесно!

Джанетт швыряет свою находку в тележку, и они, скрипя и повизгивая на поворотах, мчатся к кассе, увозя шесть маек, четверо штанишек цвета хаки, две пары красных сандалий с бело-желтыми подошвами, плавки для мальчика и совершенно замечательный купальник бикини третьего размера – для маленькой девочки.

Дети, числом чуть более дюжины, играли вокруг бассейна и одновременно пели. Чарли никогда не сталкивался с подобной манерой пения. Нет, бывало, что он слышал кое-что и похуже, и получше; но здесь было что-то совершенно уникальное, отличное от всего, что он мог себе представить. Начиналось все с мягкого аккорда, подобного тем, что на верхних тонах дает орган, и с развертыванием гармонической последовательности этот аккорд замедлялся и перетекал в другой, созвучный аккорд. Иногда подобные музыкальные изыски используются, чтобы создать и поддержать одну постоянную ноту как часть двух или трех аккордов, подвергающихся модуляции. И дети, некоторые из которых были подростками, а некоторые – совсем крохами, пели именно в такой манере. Самое же замечательное в этом хоре было то, что из примерно пятнадцати голосов, которые участвовали в пении, в конкретном аккорде задействованы были не более четырех или пяти. Аккорд взлетал над группой поющих, переносился через копошащиеся смуглые тела на другую сторону бассейна, затем распространялся по всей площадке так, что альты звучали слева, а сопрано – справа. Аккорды были ощутимы почти зрительно – они сгущались, затем вновь становились прозрачными и легкими, парили и прыгали над площадкой, меняя оттенки в гармоничной последовательности тонов, при этом тоника поддерживалась двумя голосами, поющими в унисон, а фоновое звучание превращалось в доминанту; один голос опускался на седьмую ступень, другой поднимался на полтона, и аккорд становился минорным, после чего пятая, шестая, девятая ступени преодолевали диссонанс, и аккорд становился тоническим, но в другой тональности – легким, полнозвучным и ярким.