И не только ради него...

Ему делалось тошно от одной только мысли, что Невил или этот крысёныш Каннингем хотя бы пальцем к ней прикоснутся. И её такой дорогой ценой купленная свобода в итоге обернётся ничем...

Нет, лучше пусть остаётся вечной вдовой, чем достанется этим двоим. Мысль была, верно, эгоистичной, но утешительной для его влюбленного сердца...

Хэйвуд давно не был в Лодже и теперь, подъезжая к нему знакомой дорогой, испытал что-то похожее на ностальгию, от которой стиснуло сердце... Сколько часов они с Фергюсом провели в его мастерской за экспериментами со стеклом, сколько восторженных ожиданий и разочарований одновременно, сколько быстрых ударов сердца из раза в раз, когда легкие шаги Джеммы раздавались у них за спиной, и лицо друга расцветало улыбкой, а он едва удерживал маску вежливого приличия.

Сколько раз он мучительно представлял, как рыжие волосы девушки, разметавшиеся по простыне, гладят руки её немолодого супруга, и не только волосы – всё ее стройное тело – и она отдаётся ему.

Хэйвуд выругался сквозь зубы. Это были запретные мысли, он сам их себе запретил, но теперь, в свете новых событий, он всё чаще представлял рядом с Джеммой вместо Фергюса прочих мужчин, и тем самым изводил себя совершенно.

– Госпожа Фаррел, рад нашей встрече! – со всей искренностью произнес он, едва завидев ее в дверях холла.

Девушка, облаченная, как водится, в черно-белое траурное платье, была хороша, несмотря ни на что. Естественная её красота ничуть не пострадала от отсутствия румян на щеках и аромата духов на тонком запястье... Ей вообще ни к чему были подобные ухищрения.

– Взаимно, господин Лэнгли. Хотя, надо признать, вы совсем забросили Лодж: похоже, в отсутствие Фергюса, вас ничто более не манит сюда.

Хэйвуд искренне удивился этим словам, и обрадовался невероятно. Это был первый случай, когда Джемма Фаррел, высказывая упрёк в его адрес, будто облагодетельствовала его.

Неужели скучала?

Он боялся в это поверить.

– Отнюдь, госпожа, – откликнулся он, – я лишь не хотел показаться навязчивым, позволяя вам скорбеть по супругу.

– Значит, вы много тактичнее прочих. – Джемма позвала служанку и велела принести чего-нибудь выпить. Потом указала гостю на стул... – А я, между тем, желала с вами поговорить, – добавила, присаживаясь напротив, и Хэйвуд замер, гадая о теме. – Насчет венецианского зеркала.

Кольнуло разочарованием. Чего он, собственно, ожидал? Эта женщина заплатила две тысячи фунтов, чтобы оставаться одной... «Ну и дурак ты, приятель!»

– Да, конечно, что именно вас интересует?

– Фергюс желал, чтобы я отдала его вам. Вы, наверное, знаете?

– Да, он мне говорил.

Джемма кивнула.

– Когда вы хотите забрать его?

– Э... я пока не думал об этом. В любое время, как скажете!

Джемма снова кивнула, сцепив пальцы в замок. Он видел, что она не решается сказать что-то еще...

– Это всё, о чем вы хотели поговорить? – подтолкнул он ее нерешительность вопросом.

– Да... нет, – выпалила она. И вскочила на ноги. – Я, собственно, думала... – ее большие глаза посмотрели на Хэйвуда в явном волнении, – что сумей вы хоть отчасти разгадать процесс производства венецианских зеркал, то... могли бы... в память о Фергюсе... поделиться этим со мной. То есть, – совсем смутилась она, вдруг повернувшись к гостю спиной, – поддержать нашу мануфактуру этим открытием...

Так вот что, на самом деле, волнует её: мануфактура. Хэйвуд тоже поднялся и, глядя на тонкие завитки рыжих волос у основания шеи, приблизился, зачарованный, и протянул к девушке руку...

9. Глава 9

Получив деньги от Невила и оплатив ими свободу от посягательств всяких там Каннингемов и Барлоу, Джемма мучительно соображала, как вернуть графу долг. И сделать это как можно скорее... В голову приходило одно: возродить принадлежащую ей теперь мануфактуру. Но между словами и действием лежала огромная пропасть, и перешагнуть ее было возможно только ценой определенного чуда – например, с помощью венецианского зеркала, которое муж велел отдать Хэйвуду.