– Особенно если учесть, что он уже год как умер, – шепнул Артур.

Андре уточнил:

– Уже два. Не притворяйся забывчивым, Артур. Ты часто здесь бывал. Тебе этот фокус не первый день знаком.

– Я стараюсь не замечать нелепости, как, например, его переодевание. Интересно, скоро он управится? – спросил Артур, за чье мирное настроение приходилось всерьез опасаться. Он говорил довольно громко, но замки и цепи внутри дома тоже издавали громкие звуки, после чего перед ними, почтительно их приветствуя, возник лакей в истертой ливрее.

Когда гости вошли, он тщательно закрыл дверь на засов. Оба наблюдали за ним. Полагалось, чтобы никто перед Непомуком на лестницу не вступал. Лестница была широкая и пологая; и однако же старец с кряхтеньем схватился за перила, чтобы подниматься первым. Он слишком наглядно демонстрировал свою немощность и более глухим, чем надобно, голосом предложил гостям располагаться в креслах колонного зала, пока его господин не сможет их принять. Еще раз продемонстрировав голую поверхность своего черепа, он удалился.

«Колонный зал» – это было слишком сильно сказано. Но помещение выглядело весьма импозантно. Полы представляли собой окрашенные в серый цвет пластины соснового дерева, там и сям украшенные декоративными коврами. Во всяком случае, изогнутая на все стороны софа – настолько она была велика, – крытая коричневым сукном и набитая конским волосом, заполняла весь промежуток между двумя круглыми колоннами – натуральный мрамор, как известно. Лепнина начиналась уже за пределами плафона и возвышалась даже до изображения музицирующих ангелочков. И возможно, мечтательный ребенок по имени Артур, от которого должно же было хоть что-то сохраниться, именно благодаря этим ангелочкам узнал некогда, какой путь ему уготован.

Обои свободно лепились на стенах, многажды повторенный вертеровский пейзаж силился изобразить дальние просторы, и пусть даже им не удавалось изобразить правдоподобный задник, зато, по крайней мере, удавалось установить сентиментальные связи с подобной природой. Серебристо-серые отсветы на старинной бумаге скользили по деревьям и водам; с налетом грусти невольно думалось: какая даль! О, как недосягаемо! Андре, всего лишь визитер, не находил особых причин для умиления в отличие от Артура – впрочем, тот избегал воспоминаний, способных его смутить.

Он не стал садиться, каждую минуту он торопливо пробегал по комнате до порога другой, весьма схожей, хотя и меньше размерами. Далее снова открывалась взгляду более просторная комната, далее – кабинет с книжными полками по всем стенам, и так далее, все давно известно. Артуру, во всяком случае, не доводилось видеть этих дверей закрытыми. Двери существуют в жилище, чтобы обеспечивать сквозной взгляд, такое волеизъявление Балтазара он вынес отсюда, и в своем антрепренерском житье-бытье никогда не ограничивал этот сквозной взгляд. Возможность всюду проникать взглядом, все ловить ухом стимулировала его дело и успокаивала его дух.

Между тем порог он не перешагивал. С каждой из своих пробежек он возвращался к софе, где пребывал Андре в позе хорошо воспитанного визитера. Но кое-что они все время шепотом сообщали друг другу, например Андре:

– Лакей слаб от старости, это он виноват, что дедушки так долго нет.

Артур, вернувшись после своей пробежки:

– Ты, верно, шутишь? Или иронизируешь? Этого я тебе не разрешаю. Он – мой отец.

Андре был этим крайне смущен. Артур прощал сыну непочтительность по отношению к нему, но к деду он требовал почтения. Требовал не принципиально, а именно сегодня. Девяносто лет, подумал Андре, тут уж не до шуток.