Но его челядь прекрасно знала, что сам шеф желает постоянно видеть лица, лишь бы они были новыми, и выслушивать голоса, самые неслыханные или самые вульгарные, – кто тут станет различать. Успех отнюдь не исключен, и тогда знаток человеков сошлется на прием в ванной комнате. Из трех счастливцев он в двух случаях выигрывал. А главное – он запоминал имена, несчетные имена, которые, кроме него, никто и никогда не узнает. Музыкальные комедии, много лет назад единодушно отвергнутые, блуждали исключительно у него в мозгу. Его так и подмывало заглянуть даже под кровать – уж не завалялся ли там забытый шлягер. Тогда Артур будет навязывать его публике до полного изнеможения, хотя и без предыдущего мир вполне обошелся бы. Случайность и ненужность всего восторжествовавшего, всех победителей могла сравниться лишь с провалившимися и побежденными.

Вот на каких фактах покоился его дом, вернее, не дом, который может рухнуть, как и все остальное, а позиция, которую оставляют, чтобы далеко позади занять новую. Только бы голова выполняла свои функции и работала для будущего, как оружейная фабрика! Артур молился. Возможно, какая-нибудь хористка, сбросив одежды, крайне удивлялась, когда он в полный голос взывал к самому себе. Молитва была адресована ему самому: «Пусть не кончается война, покуда я готов участвовать в борьбе за существование!»

За эту черту характера Андре вполне мог бы любить своего отца, только случая ему не представлялось. А нелады между ними возникали главным образом, когда Андре брал какую-нибудь бумажку, чтобы набросать на ней свои графические идеи. Эти листки для записи, между прочим, неисписанные, лежали на любой подходящей для этого мебели, будь то в деловой, парадной или, так сказать, приватной комнате. Эти клочки бумаги Артур хранил для моментов одиночества. Краткий миг разочарования, конференцию отменили, балетная труппа, которую ему продемонстрировали, заключила контракт с другим агентом. Артур бродит из комнаты в комнату, видит маленькие желтоватые квадратики, каждый – на законном месте, припоминает, считывает с них планы, хоть они и не видимы глазу, и его закаленное сердце проникается новым доверием к не имеющей конца битве своего бытия.

К чему все это? Нынче воскресенье, а воскресенья у Артура лишены истории. Деловые комнаты закрыты, пусть даже двери у них распахнуты, ибо помещений, не просматриваемых насквозь, Артур не терпит. Упражнения, положенные для уик-энда, он проделал вчера по полной программе: авария, личные контакты с банкирским домом «Барбер и Нолус», и обе дамы, молодая, старая, вспоминают о нем в этот час. Словом, право на отдых честно заслужено. Он мог бы проспать до полудня, рискуя в худшем случае прозевать церковный концерт. Между тем он уже в десять сидит за роялем и аккомпанирует певице Алисе с единственным недоступным ее уму намерением приглушить этот знаменитый голос. На подоконнике – другой возможности не было, поскольку меблировка комнаты состояла только из рояля да лавровых венков, – поближе к оконному стеклу, он расставил множество тонких рюмок. Рюмки содрогаются и издают звон при мощных раскатах голоса.

Алиса, особа с жирным загривком, которой не мешало бы подкрасить волосы – она начала седеть, – с неудовольствием потребовала устранить этот звон. Артур отказал наотрез.

– Ты здесь не затем, чтобы петь.

И когда она прошипела, что он, верно, сошел с ума, Артур наставительно отвечал своей приятельнице, что вот теперь ее голос звучит как надо.

– Я не хочу, чтобы генеральный директор, который сегодня вечером заглянет ко мне по делу, задребезжал от сотрясения.