Критик мужского рода вынес свой вердикт:

– Даже без потери души и пресмыкательства, о которых я предпочитаю забыть, сама битва за деньги после всех совершенных злоупотреблений есть неприемлемое проклятие. Мы от него отрекаемся.

– Проклятие еще способно придать трагическое величие, – заявил философ женского рода. – Тогда как битва за деньги давно уже занятие неаппетитное, она оскорбляет естественное чувство стыда сильней, чем патологическая безнравственность на глазах у всех людей. А мы первые, чтобы поступать в соответствии с этим, – гордо заключила она.

Он снисходительно улыбнулся.

– Потому что меня повело на патетику? – спросила она. – Я не только нас имею в виду. Я знаю одну богатую девушку. Из действительно богатой семьи, а она между тем живет в меблированных комнатах и зарабатывает мытьем посуды.

– И на вас это производит серьезное впечатление? – Он поднял брови. – Работа как любительство и как социальный протест? Работа из тщеславия? Самое верное и самое обычное вообще ничего не иметь. Единожды признав, что состояние ушло само по себе и невозвратно…

Она перебила:

– Наши предки не желают это признавать.

– Значит, мы работаем, потому что так положено, в силу естественного устройства мира – и нас самих. Но при этом мы щадим себя. И дело не в тяжести работы. Скорее в ее легкости. Мои плакаты – это всего лишь мои плакаты.

– Равно как и мои познания в языках. Иными словами – невысокие, – весело сказала она. – И вдобавок признаемся, что у нас бывают рецидивы. В конце концов мама вполне могла бы провернуть удачную операцию. И я стала бы желанной наследницей.

Поскольку он откровенно усомнился, она поспешила добавить:

– Но без гарантии.

Он поостерегся огорчать свою новую спутницу.

– Я ни в чем не могу вас упрекнуть. Порой я считаю папа обеспеченным раз и навсегда, не будь эта обеспеченность всего лишь формулой нашего традиционного мышления. Мой дедушка был семикратный золотой миллионер.

– Ах вы, вундеркинд! – вскричала Стефани.

Андре договорил:

– …но у него больше ничего нет.

– О! – воскликнула она с дружелюбной насмешкой.

Он попросил:

– Погодите! Где было много, там хоть что-нибудь да прилипло к стенкам. Все равно денежные дела в наши дни крайне запутаны. Я не занимаюсь расследованием, но папа недавно пытался занять у него денег.

– У вашего дедушки?

– Кстати сказать, ему стукнуло девяносто, и он вытравил слово «деньги» из своей памяти или вроде того.

– Вот так и достигают цели, – сказала Стефани. Одновременно и машина с разными поколениями прибыла на место.

У Артура деловые и жилые помещения переходили одно в другое, создавая впечатление непринужденности. Посетитель чувствовал, что ему оказывают доверие, если, конечно, у него не вызывало досаду, что здесь не ведут нормального учета. Подобное подозрение было бы несправедливо, бухгалтер здесь наличествовал, равно как и прочий персонал. Просто все они предпочитали не пребывать неизменно в одних и тех же четырех стенах. Они перемещались, в зависимости от потребности, и некий договор вполне мог быть заключен в спальне, его диктовала сама артистка, и тем вернее она пропускала всякие неточности.

Случалось, что какое-нибудь молодое дарование демонстрировало свои таланты в ванной комнате, когда Артур, став под душ, намыливал уши. И отфыркивался. В молодое дарование эти звуки вселяли надежду. И впрямь импресарио за дверью матового стекла воспевал редкостную удачу, которая привела в его ванную подобное сокровище из кофейни напротив. Уж его-то он не упустит. Тут порой чья-то рука сзади обхватывала соискателя за плечи и оттаскивала его в музыкальный салон; когда же после бурного часа высоких и низких чувств соискатель осмеливался высунуть голову, ему сообщали, что шеф давно уже покинул дом. До того пригрозив служащему вышвырнуть его, ежели он и впредь будет посылать к нему всяких уличных сучек, чтобы они отправляли здесь свои естественные потребности.