Лишь отраженья невских львов
Дрожат на мутной амальгаме,
И дня лишь не хватает, чтоб,
Расставив флюгера буйками,
Нырнули в зиму, как в потоп,
Дворы со вздетыми руками.

2. Зима. Свидание с мёртвым Поэтом

Здесь февраль – как октябрь на Васильевском. Ветер с залива —
Как шприцом нагнетает остылую лимфу в каналы
Варикозной Венеции. Гид тарахтит торопливо,
Но внимают ему лишь немногие оригиналы.
Город пуст. Одинокие группки японцев и русских
Семенят по Риальто – без летней губительной давки,
У Сан-Марко позируют и в разветвлениях узких
Разбредаются порознь, ища сувенирные лавки.
Зря сюда я приехал. Иль этого серого неба
Не хватало мне дома? Иль ваших дурацких бьеннале
Я не видел? Зачем в этом тусклом подобьи Эреба
Соль меня пропитала, как ветхие сваи в Канале?
Соль меня пропитала, как киль развалюхи моторной,
Что доставит меня на пологий приземистый остров:
Если взглядом его отыскать с Кампанилы соборной, —
Он едва различим, как над эллинской строчкой апостроф.
Там я встречу Его. Он при жизни не мог и помыслить
Обо мне, для кого стал он частью раздумий привычных.
Чтоб не сбиться с пути, мне маршрут надо строго расчислить —
В лабиринте надгробий, меж надписей иноязычных.
Вот цветник. Постою – и назад: по густым, как олифа,
Черным водам Летейским. Назад – с неизбывною грустью —
К островам обитаемым – в сердце чужого залива,
Столь подобного ныне предзимнему Невскому устью.

3. Лето. Напоминание о неизбежной осени

Вдоль поля – бесконечными стогами,
Цепляя сапогами за стерню,
Я брёл, попутно кроя матюгами
Себя, весь мир и прочую фигню.
Лицо секло холодной, острой дрянью,
Дул ветер, как поддатый тромбонист,
А купа ив, склонив главу баранью,
Трясла, как бубном, ворохом монист.
Клубилась даль багрово-дымной мутью,
А выше – рос, сверкая и грозя,
Кошмар, подобный раковому вздутью:
Столь страшный, что и выразить нельзя.
Там Некто злой, плеснув по небу щёлок,
Вспенѝл, как накипь, туч свечной нагар
И вдруг, прорвав льняной набрякший полог,
Мир смыл к чертям милльоном Ниагар.
До дачи было с полчаса иль боле.
В намокшей сумке звякало стекло.
Град тарахтел, как шарики в пинболе,
И с мокрых косм за шиворот текло.
Свой микрокосм раз в пятый с четверенек
Подъяв – в грязи по локти и – вообще,
Я брёл – грозой распятый шизофреник —
Сквозь гром и бурю, матерясь вотще.
Но сумку нёс я бережно, как раку:
Ковчег скудельный и священный дар —
И, скатываясь в глине по оврагу,
Вздымал, как стяг, – чтоб отвести удар.
В ней Цель и Смысл звенели – искупленьем
Житейских бурь и предвещали час,
Когда огонь взовьётся по поленьям,
И ты меня обложишь, горячась:
Мол, идиот я! Мол, в такую пору
Мог взять такси, а не переть сквозь лес!
Я ж – соглашусь смиренно и без спору,
Чтоб поддержать семейный политес.
И мы с тобой, о, Муза (в смысле – Муся),
Нальём себе – я водку, ты – коньяк,
И, осмелев, описывать примусь я
Свой "подвиг" – не скромней иных вояк!
Вот так всегда: мрак, свинство, климат сучий,
Бардак, Россия, смысла – ноль… но вдруг —
Душой взовьёшься, как биплан, над тучей,
И – только свет, лишь тёплый свет вокруг!
Так выпьем, друг, – за жизнь!
Другой не будет….

Тим Скоренко. Три стихотворения

Финалист второго Открытого чемпионата по литературе

Снайпер

Всё дело не в снайпере: это его работа, он просто считает погрешность и дарит свет, прицел, запах пота, и выстрел – восьмая нота, и нет ничего романтичного в этом, нет. Ни капли романтики в складках небритой кожи, в измученном взгляде – страшнее всех параной, он так – на винтовку, на спуск, на прицел похожий – чудовищно сер, что сливается со стеной. Поправка на ветер, в виду горизонта – тучи, движение пальца, родная, давай, лети, он чует людей, как по подиуму, идущих, и смотрит на них в длиннофокусный объектив. Ребёнок ли, женщина, это не так уж важно, холодные пальцы, холодная голова, бумажный солдат не виновен, что он бумажный, хорват же виновен, к примеру, что он хорват. Все лягут в могилу, всех скосит одна перчатка, по полю пройдётся прицельный железный серп, бредущие вниз постепенно уйдут из чата: серб тоже виновен, постольку поскольку серб.