– Я чувствую твои губы, – Деметрий погружается в воду с головой и протирает глаза. – Мне вот интересно, я так до скончания веков буду время проводить? Не надоест?

– Наглец! Ты еще и недоволен? Это рай для лучших воинов империи Аршакидов. Попав сюда однажды, они мечтают об этом остаток жизни и щедро отдают его за царя! – Родогуна злится, но в ее глазах не гнев, а вечная усталость, и это чувство невозможно скрыть.

– Правда? А ты и эти девушки… Вы людские существа? – Деметрий все давно понял, но старается играть по правилам хозяйки ложного рая.

– Мы священные ахуры. Служанки великого Ахура-Мазды!

– Странно греку попасть в парфянский рай, да еще и увидеть монету с собственным изображением… Тебе так не кажется? – Деметрий еще раз уходит с головой под воду, словно дает Родогуне возможность подумать над ответом.

– Я слышала про твой циничный ум. Ты отличаешься от тех мужланов, которых мы делаем счастливыми, – девушка теперь зачем-то стыдливо прикрывает свою роскошную грудь от взгляда Деметрия.

– Вот как? Так этот священный рай является большим борделем? – Деметрий убирает руки девушки с ее груди и расплывается в улыбке, наблюдая, как Родогуна приседает в воде, чтобы скрыть свои формы. Она больше не та напористая течная кобылица.

– В этом раю великие воины просыпаются после того, как получают волшебный напиток… Потом они вновь возвращаются в свои вонючие бараки – и смерть в бою, по их мнению, единственная дорога обратно. Такова тайна непобедимой парфянской армии… И я только что ее тебе открыла!

– И сколько же я тебе должен за эти знания?

– Либо берешь меня в жены, либо умираешь! – Родогуна вновь поднимается во весь рост. Вода стекает мелкими ручейками по ее загорелой коже, покрытой мурашками – то ли от сквозняка, то ли от возбуждения.

– Ты ведь знаешь, что я царь. А ты кто такая?

– Кто я? Я дочь Митридата Великого!

– А почему отец из тебя сделал продажную девку? Чем ты перед ним провинилась? – Деметрий едва скрывает удивление. Он назвал бы ее царицей среди шлюх, но чтобы шлюхой среди цариц… Это слишком даже для искушенного грека на сирийском престоле.

– Это не твое дело, грек. Прежде всего я жрица, верховная жрица! Любовь с храбрыми воинами – это часть нашего священного служения. Мы делаем их сильнее, чтобы сделать сильнее нашу империю!

– Какой же бред… Тебе не надоело обманывать себя таким образом? И скажи, о божественная, почему Митридат решил вот так осчастливить меня?

– Не имею понятия. Знаю только, что моя жизнь этой свинье безразлична. Но он только что преподнес мне воистину царский подарок! – Родогуна вновь прижимается к Деметрию и ищет поцелуя.

– Что же ты задумала? – Деметрий ловит губы Родогуны и пытается поймать ее блуждающий взгляд.

– Занять трон! – Родогуна замирает и слушает дыхание Деметрия. Сирийский царь вздрагивает от тревожного крика павлина.

Чанъань, столица империи Хань

Солдаты в блестящих доспехах громят грязных, одетых в лохмотья кочевников, пытающихся отстреливаться из маленьких луков. Музыканты трубят победу. Публика весело рукоплещет, лишь император мрачен.

Императору опять снился один и тот же сон. Ему хочется рассказать о нем, но он уже твердо усвоил: даже если ты моложе подданного, все равно ты старше. А старшему нельзя выглядеть встревоженным, неуверенным, испуганным. Отец может порой отдавать неверные, ошибочные повеления. Но он не имеет права позволить детям понять, что не знает, как жить дальше.

Сон таков. По невысокой замшелой стене небольшой пограничной крепостицы, напряженно вглядываясь в сумерки, туда-сюда ходит китайский солдат, совсем мальчишка. Ему холодно и неуютно от завывающего северного ветра. Ему тревожно и тоскливо. На мгновение он отвлекается и смотрит в сторону города, освещенного огнями торговых лавок. Солдат улыбается: совсем недалеко обыденный, безмятежный мир, занятый делами жизни. Мирный мир. Начинает моросить дождь. Молодой солдат поднимает голову, присматриваясь, куда и откуда идут тучи, сулят они ливень или нет. Но, обгоняя падающие капли, с неба неожиданно прилетает со змеиным свистом стрела и вонзается в стену рядом. У основания наконечника тлеет промасленная пакля. Солдат всполошенно кидается к стреле и торопливо тушит зловещий огонек. Вокруг слышатся крики. Солдат видит: мир непоправимо изменился. На город рушится огненный дождь стрел, словно кара Неба, посланная невесть за что; тут и там вспыхивают пожары, мечутся растерянные люди. От теряющегося в мороси горизонта с диким гиканьем несутся сотни лучников на приземистых степных лошадях. На глаза испуганного мальчишки наворачиваются слезы, и в этот миг император понимает, что мальчишка – это он сам, это на своем собственном лице он видит слезы…