Кажется, этот генерал-от-артиллерии был мне не рад от слова совсем. Почему? Потому что он явно знал, что я замыслил сделать так, чтобы его любимые игрушки замолчали. Если ничего не стреляет и не взрывается – какая уж тут артиллерия? Гаусс-пушки и рельсотроны – товар экспериментальный и экономически невыгодный. Это эльфийке в подарок можно привезти одну штуку, а на миллионную группировку – хрен там. И что ему теперь, всю эту рать на алебарды переучивать? В общем – его неприязнь была понятна. Но он был воспитанный старикан, этот князь Вяземский, и потому сказал:

– Ваше высочество, так как же с престолонаследием? Откроете секрет? – Голос его звучал хрипло то ли от вечерней стылости, то ли от выкуренной только что сигареты.

– Открою… Вам – и этому орку. – Принц тоже докурил, аккуратно затушил сигарету о металлический портсигар, сдул пепел и спрятал окурок внутрь. – Вы примечательный персонаж, Бабай, я давно не встречал такого. В каком вы звании? Походный атаман? А я – ефрейтор. Служил в понтонно-мостовом батальоне, под Читой. Чисто земская часть… У меня тогда случилась инициация второго порядка, представляете? Хм! Так это я к чему? Когда мой дедушка, Иоанн Димитриевич, почил в Бозе, пятьдесят лет назад сгинув в Каракумах вместе со всем стотысячным Экспедиционным корпусом, мой папенька и дядюшка поступили как полагается в таких случаях…

– А как полагается? – спросил Вяземский, наклонившись всем телом вперед, выражая исключительную заинтересованность и внимание.

– Над могилой монарха – даже если она и фиктивная, как было в тот раз, – происходит поединок. Чистое противостояние воли мощнейших в мире менталистов! Одаренные видят гигантский эфирный вихрь, восприимчивые – валятся без чувств. А для цивильных, пустоцветов, незнакомых с ментальными техниками, это выглядит так, будто наследники стоят и пялятся друг на друга. По итогам поединка царем становится тот, кто заставит остальных встать на колени. – Василий захлопнул портсигар и вдруг глянул на меня – прямо, резко.

Его глаза – голубой и зеленый – засияли яростным светом. И я почувствовал, как выбило из моих легких воздух, из носу потекла кровь, а мозги мои как будто начали перемешивать огромной поварешкой. Ноги стали словно ватные, я пошатнулся… Вот уж хрен там! Не бывать этому!

– Ублюдок, мать твою, а ну иди сюда, говно собачье, а? – через силу просипел я и шмыгнул носом.

Моя рука от запястья до локтя вспыхнула золотом, по замысловатому узору татау побежали яркие искры, в ответ на сияние глаз его высочества я злобно прищурился и выпятил нижнюю челюсть. Красивое лицо Василия Иоанновича изменилось, одна бровь взлетела удивленно, вокруг губ пролегла напряженная складка – и плющить меня стало гораздо меньше…

– …Что, сдуру решил ко мне лезть? Ты, засранец вонючий, мать твою, а? Ну, иди сюда, попробуй меня трахнуть – я тебя сам трахну, ублюдок, онанист чертов, будь ты проклят! Иди, идиот, трахать тебя и всю твою семью! Говно собачье, жлоб вонючий, дерьмо, сука, падла! – Мне хотелось орать что есть сил, нагнетая ярость, но на самом деле это был едва слышный шепот, не различимый никем, кроме меня.

И, пожалуй, это было к лучшему. Хрен его знает, как этот лощеный дядечка к такому бы отнесся… И все его окружение – тоже. Тем более краешком сознания, свободным от противоборства с одним из мощнейших менталистов Государства Российского, я понимал – это все-таки не покушение на убийство, а своеобразная проверка на вшивость. Давил он капитально, мощно, но вскипятить мне мозг не пытался. Утешало одно: даже попытка сломить мою волю, поставить меня на колени дорогого стоила царевичу Василию. Его глаза стали красными, кажется – лопнул один капилляр, но сдаваться царский сын не собирался. И почему-то я вдруг осознал – Садзынара убил он.