***

Ты хочешь знать, что было дальше,

От лап костлявой как ушёл?

Меня в сараюшке ночью

С друзьями старший брат нашёл.

Лежал я сутки среди трупов

И когда начало темнеть

Услышал голоса мальчишек

И дверь вдруг начала скрипеть.

Вновь вынули её с коробкой

Меня по имени зовут.

Нашли, при свете слабой спички

С трудом на улицу несут.

Перенесли меня в конюшню

Складировали сено в ней.

И вот в отсутствии хозяев

Я жил там вместо лошадей.

Моим пристанищем и домом

Будет просторнейший чердак,

Но в памяти моей остался

Только пронзительный сквозняк.

Он был хозяин своенравный.

То дико выл, то грохотал,

То ласковым и нежным вздохом

Меня, чуть тёплого ласкал.

А дальше всё. Как не бывало.

Провал. Не помню ничего.

Всё лето как одна минута

Минута детства моего.

Не помню, как и чем лечили,

Не помню кто меня кормил,

И пусть дышал, и сердце билось

Но вроде как бы и не жил.

***

Уж осень набирала силу

Меняя цвет густой листвы

Когда рукой я вновь коснулся

Покрытой инеем травы.

И начиналась жизнь сначала.

Я сделал первый трудный шаг,

Потом ещё… земля качнулась…

Стена конюшни… шум в ушах…

Передохнул, и вновь в дорогу

Вдоль длинной каменной стены

На мне лишь старая рубаха

Такие ж рваные штаны.

Да, что одежда! Жив и ладно.

И все невзгоды за спиной

Иду, качаясь по тропинке

Раскачивая шар земной.

И в новой обретенной жизни

Упрямо двигаюсь вперёд,

А за углом слышна команда

Построится, детей зовёт.

А в той давно забытой жизни

В детском строю и я ходил

В кино, в столовую и в школу

Со всеми песню выводил.

Опять команда, дружный топот

Всё ближе за углом стены,

Стою и жду в изнеможении

Держась рукою за штаны.

Никак держаться не хотели

На тощем впалом животе.

Кому охота показаться

Пусть даже в детской наготе.

А шум шагов и детский говор,

Вся эта детская возня,

Затихла вдруг, и строй распался.

Они увидели меня.

Смешалась первая шеренга

И задние прошли вперёд,

Застыл безмолвно удивлённый

Лихой детдомовский народ.

Стояли мы друг против друга

Мне легче было их узнать,

В той первой жизни, приходилось

В одном строю с ними стоять.

Они меня не узнавали

В худом обросшем пацане.

Давно видать похоронили

И крест поставили на мне.

Но вот один пошевелился

И сделав робкий шаг вперёд

Вдруг шёпотом с большим сомнением

Меня по имени зовёт.

А воспитатель, что застыла

На полувскрике, в стороне:

«-Так ты же умер ещё летом!» -

Она вдруг выпалила мне.

Живой! И круг мальчишек тощих

Как в хороводе заходил

Но рук детей прикосновение

Команды голос прекратил.

Тогда команда была в моде

Не только в воинском строю,

А голос с примесью металла

В цене, куда там соловью.

Он и сейчас со сталью властной

Надменно, тупо правит бал.

В строю как в стаде все послушны

Лишь бы команду кто подал.

***

И вновь построилась та группа

Где-то в хвосте стоял и я.

Страшилу, гадкого утёнка

Вновь приняла к себе семья.

Но воспитатель к сожаленью

Для нас как мачеха была.

И мокрым била полотенцем,

Да по лицу, чтоб кровь пошла.

Однажды, взбунтовавшись, дети

На неё бросились молчком.

Она ругалась, дралась злобно

Пока не стукнули ведром.

Схватившись за голову, в страхе

К дверям рванулась и бежать.

А битва та случилась ночью.

Мы в страхе положились спать.

Нас всех томила неизвестность,

Тревога плетью души жгла.

В который раз мы убеждались,

Что в жизни ждёт нас много зла.

И что бы выстоять, и выжить

В сиротской, горестной судьбе

Держаться надо друг за друга.

Не думать только о себе.

Тогда в конце сорок седьмого

Нам было восемь-девять лет,

Каждый, в отдельности, заморыш,

А если тридцать человек?

И говорят не зря в народе,

Что утро вечера мудрей.

Проснувшись с первыми лучами

Шутили, были веселей.

И не сговариваясь прямо

Уверен каждый был из нас,

Чтоб не случилось с нами дальше