– Тамара, а что такое лив..

– Лицври? Это значит «кровная месть». Страшный сванский обычай. До сих пор не изжили.

– Но ведь сколько прошло с тех пор до убийства – пять лет? Так долго выжидали?

– Как ферму продали, мы всей семьёй уехали в Грузию, к маминым родственникам. Видимо, они там с дядей всё и решили. А когда Саша из армии вернулся и приехал, его в это дело посвятили. Он сам попросился, мама с дядей Петей не настаивали.

Я много раз говорила маме, что не надо, что жизнь не кончилась. Но мама, если что-то решила, даже не будет обсуждать… Да и что я могла поделать? Я в школу ещё ходила. Когда выпустилась, там, в Местии, я поехала сюда, в медколледж поступать. Мы могли хотя бы по выходным видеться с мамой и Сашей, с дядей Петей.

Где Сашка сейчас, не знаю. Но я бы вам и так его не выдала, уж простите… – на этом Пронина-младшая замолкла.

Какое-то время следователь сидела, подперев лоб руками, и не находилась, что сказать.

– Тамара, я занесу ваши показания в дело. И, что в моих полномочиях, сделаю. Но я должна взять с вас подписку о невыезде.

Та кивнула.

Отпустив младшую Пронину, Смирнова попыталась вернуться к делу, но слова в голове разваливались, как переваренная картошка. Запах казённого картона больше не помогал.

Лена отодвинула папку, достала из портфеля томик Акутагавы – со дня, когда она взяла дело, она не могла добраться до чтения ни разу. Открыла на месте закладки и прочитала название: «Оиси Кураноскэ в один из своих дней».

Гул поднялся над лётным полем и стих.

За спиной у директора Сакамото затрещали фотоаппараты. Он чуть заметно повернулся к механику и сквозь яркие вспышки разглядел такой же чуть заметный кивок. Всё шло по плану.

Знаменитый «Рэй-сэн», истребитель, прославивший дзайбацу «Митсубиси», рухнул всего за два мгновения. Оглушительный взрыв упал на лётное поле, погрузив наблюдателей в немоту.

Акира Сакамото поднял голову, выглядывая в дымном горизонте пилота. Небо клубилось, пробиралось в его пустой желудок, но было безжизненным.

– Набору, я не вижу… – тихо произнёс Сакамото, цепляясь за горящую надежду.

– И правда. Катапультирования не было, – вздохнул Набору Тамура. – Это очень плохо, господин директор… Это очень плохо.

К обеду все газеты пестрели: Ёсио Шибата, великолепный токко, воздушный ас и любимец Японии; пилот, ради полёта которого на заводе «Митсубиси» сегодня собралась почтенная пресса, разбился.

Когда Икити Тоёда прибыл на место крушения, «Рэй-сэн» почти догорел. Чёрная земля, перекопанная ударом истребителя, дышала клубами дыма.

Ни улик, ни тела. Чего от него ждут? Что он должен найти?

Оглядев пепелище, Икити Тоёда сковырнул ботинком помятый металл. Выгоревшее солнце показалось на обломке крыла цвета хаки.

Может, директора обвинить? Это нужно дзайбацу? Правильно, ведь кто главный, тот в ответе. И все дела. Репутация «Митсубиси» важнее одной жизни… двух даже.

Кто-то потянул его за штанину, в самом низу. Кошка? Откуда? Вместе с треском в голову Икити забрались лишние мысли.

Животным не место на военном заводе. Что тут у них вообще творится? Икити Тоёда потряс ногой, отгоняя животное, и заметил десятки поднятых вверх хвостов. Казалось, для кошек трагедия обернулась в жуткий ритуал, то и дело они принюхивались, приближаясь к разбитой кабине «Рэй-сэна».

– Они каси. Наш дорогой Ёсио теперь в их руках.

Директор Сакамото подошёл Тоёде почти за спину.

«Быстро явился», – подумал Икити и повернул к директору приветствие:

– Икити Тоёда, из третьего кобана Хамамацу. Приехал разобраться в том, что у вас тут…

– Сыщик? – Сакамото вскинул брови.