Воля зачёркнута жирной чёрной линией траурной. Жизнь склонила послушно голову.

Не тебе одному, Алёшенька тяжёлый крест нести и расплачиваться за легкомыслие и безрассудство, за лихую голову и игры молодецкие.

Приворот на смерть лютую, как яд, в кровь впрыснутый, нет от него спасения и нет никакого убежища.

И ничто от расплаты не спрятало, ни свадьбы роскошной пение, ни жены молодой признания, ни друзей обещания верные… Чёрной лентой незримой и прочною опоясало, окружило со всех сторон; до корней, ветвей и росточков добралось проклятие злобное.

Не родившись на свет погиб первенец твой и жена от горя горького позабыла свои обещания, стала вдруг чужой и холодною. И в семье наступили тяжёлые дни: не срастается и не сходится, ни в делах, ни в работе; удача ушла, грубо хлопнув дверьми на прощание.

И друзья отвернулись, и выцвели дни, разбросав по асфальту листочки, только ветер сухой и в душе пустота, словно осень в неё поселилась.

И отец твой, Алёшенька, под клеветой подлецов и завистников жадных, под судом, в прочной клетке железной сидит и томится от мыслей тяжёлых.

Стая близких, родных, как зимой вороньё закружила, взвилась над поместьем.

Каждый день, как укор, каждый взгляд, как упрёк; ветром карточный домик разрушен.

Не чужая игра у порога судьбы, это прошлых шагов отраженье и в глазах у зеркал замирает слеза, предвещая развязку событий.

Как-то осенью поздней большой особняк растревожил звонок посторонний и Алёшина мама спустилась во двор; она сына домой ожидала, но открыты ворота, слышны голоса свет горит в гараже и в сарае. Может сын не один возвратился домой? Может что-то случилось с машиной?

Но тревога застыла калёной иглой где-то в горле, в груди и затылке. И разбилась о сердце на тысячи брызг, ослепленная выстрелов стаей. Не успела подумать. Сознанье, как тень… Сын? Стреляет? Кто там, за стеною?

Охнул сильный удар мысли разом отняв, тьма укрыла плащом своим плотным.

Освещённый гараж, через красную рябь незнакомые люди – злодеи, а любимый сынок алой кровью залит; не на равных сражение с болью.

– Говори, где укрыл, а ни то твою мать при тебе запытаем до смерти, за себя не боишься, подумай о ней… Или деньги тебе всех дороже?

Но молчит Алексей, только красной змеёй по лицу его жизнь убегает. Мать кивком головы приказала молчать, он всегда и во всём с ней согласен.

Он узнал почти всех, но нет время понять почему и за что эти пытки: но за мать свою жизни не жалко отдать, она всё для него в этом мире.

А в висках горькой поступью бьётся набат, приближая обличие смерти: и глухие удары упрямо немы, тело боли и страха не слышит.

Ничего не сказала Алешина мать, только сыну пощады молила, но сердца ледяные, коварнее пуль, разрушающих рамки земные.

И глаза отказались запомнить кошмар и увидеть ужасную сцену: сын, единственный сын, он был всем для неё, в ней звериные силы проснулись. Словно сотни слонов громогласной ордой разорвали держащие цепи и взорвался страдания яростный крик, на мучителей гнев свой обрушив.

Но холодная сталь под рукой ледяной рассекла, изуродовав напрочь… Омут глаз, заводь лжи, океан на крови: ураган, оборвавший мгновенье.

Дом красавец и сад был в роскошных цветах, но теперь опустели все клумбы, и все в доме цветы на столах и в венках, провожают хозяев навечно.

Сын и мать и старик дед Алёшин больной, в этой ночи навек растворились… Никому не узнать, никогда не понять, что случилось с несчастным семейством.

Стая пуль и разнузданный свист топора след оставили в воздухе мокром. Они жизни разрушили, судьбы смели, оборвав все мечты и надежды.

Алой кровью трава орошённая вновь расцветает в проклятье жестоком, и распутье дорог, и немые кресты, наговор беспощадно смертельный.