Тут уж настала пора расставить, как говорится, все точки.

– А что за случай? Действительно сложный? Я ни сном ни духом…

Егор Петрович запустил ложку в капустную мешанину, причмокнул.

– Был бы простой, я бы тебя с поезда не сдернул, клопа тебе в онучи. Тут, брат, еще в том сложность, что материи затронуты… гхы… не совсем для меня ясные. Я в этой Усть, мать ее, Кишерти уже пятый день торчу, разобраться пытаюсь. А как узнал, что через Шумково едет спец по всяческой чертовщине – ты то есть, – понял: вот он, подарок фортуны! Ну и послал архаровцев тебя выцепить… Да ты не серчай, все по форме. У меня и разрешение есть, глянь. Черным по белому: «Передать товарища Арсеньева В. С. в целях оказания консультативного и иного содействия в распоряжение товарища Кудряша Е. П. вплоть до исчерпания необходимости в оном содействии».

Он выложил на обозрение еще одну бумаженцию, поменьше первой. Я разобрал под текстом, переданным по факсимильному телеграфу, подпись начальника Спецотдела ОГПУ Бокия.

Ишь ты, подсуетился! Бывалый, все предусмотрел. Но откуда узнал, что я еду в этом поезде? О моей командировке в Якутию были осведомлены только в Москве, на самом высоком уровне. С дороги я отправлял депеши своему непосредственному начальнику Барченко. Его почта, равно как и телефоны находились под контролем Генриха Ягоды, который в прошлом году перепрыгнул в кресло первого зама председателя ОГПУ. Выходит, у пермского субинспектора в нашем московском аппарате имеются осведомители?

Спросить бы напрямую, но он воробей стреляный, откровенничать не станет. Ладно, отложим. На повестке дня другое: для чего ему понадобился спец по чертовщине?

– А вот для чего. – Лысый Кудряш доел борщ, выскреб тарелку подчистую и облизнул ложку. – С полгода назад стали нам из Кишертского района сигналы поступать. Мы на них попервоначалу внимания не обращали, списывали на предрассудки и невежество населения. Но неделю назад Птаха сообщение об убийстве прислал…

– Кто прислал?

– Участковый надзиратель. Он один на весь район за порядком присматривает. А площадь, я тебе скажу, немаленькая, клопа ей в онучи. Птаха – башковитый, пронырливый… Да ты сам увидишь, я вас завтра сведу.

– А что за сигналы поступали? – уточнил я. – Кто-то в пруду чудище увидел или кикиморы в лесу завелись?

Все это живо напомнило мне обстоятельства моей сибирской поездки. Там тоже начиналось с таких же нелепых на первый взгляд сигналов. А закончилось трагедией. И черти с лешими были совсем ни при чем.

Егор Петрович прокашлялся, поплотнее закутал кадык.

– Не чудища, нет. Огни… гхы, гхы!

– Какие огни?

– Разные. Мельтешат за деревьями, а еще жужжит что-то. И человечки являются.

– Человечки?

Я, по правде сказать, решил, что он меня разыгрывает. Проверяет, насколько я глупый и легковерный.

Но лик у товарища Кудряша оставался каменным, хоть слова, которые он произносил, звучали одно другого несуразнее:

– Да, человечки. На головах то ли коконы, то ли еще чего. Костюмы одноцветные – кто говорит, серебром отливают, а кому зеленое с синим мерещится…

– Так, может, и правда мерещится? По деревням столько непросвещенного народу живет… Если каждой сплетне значение придавать, то никакой милиции не хватит.

– Так-то оно так, – вздохнул Егор Петрович, – но что ты на это скажешь? – И он подсунул мне писульку, нацарапанную фиолетовыми чернилами.

Я начал читать. Составлено было безграмотно, с ошибками, но легко было определить, что писавший состоял на государственной службе и имел знакомство с казенными речевыми оборотами.

«У падножыя Змеиной горки абнаружено тело гражданина, – проговаривал я про себя, продираясь сквозь покосившийся частокол букв. – Састояние как есть мертвое. На левай щеке ожоговое питно, прочих павреждений не фиксируецца. Гражданин имел босые ноги, портки с дырьями, кафтанье старорежимнаго покроя и катомку с весчами, перечень коих прилагаю…»