– Это правда?

– Сейчас сама увидишь.

– Значит, это девятый случай за последние полгода.

Пио приехал домой и принялся рыскать в гараже. Отыскав там то, что искал, он отправился к Симону. Парень лежал и уныло пялился в потолок, когда в комнату зашел крестьянин.

– А вот и я, принес тебе твое несчастье.

За крестьянином зашла Рамона, незаметно встав в сторонке.

– Парень, я решил твою проблему. У меня супер-клей, мы восстановим твой обрубок.

– Даже не знаю, имеет ли это теперь смысл? – безразлично спросил Симон, не пошевелив даже бровью.

– Конечно, имеет – сказал Пио, но задумался, – хотя кто знает.

– Ладна, приделай мне ее! Я попробую размазать ею старым кикиморам черепушки!

– Рановато так хорохориться. Твои возможности на пределе. Одна нога, одна рука и, очевидно, сотрясение мозга, судя по тому, как туго ты соображаешь. Неделю нельзя вставать с койки. А если по правде, ты уже инвалид первой группы.

– Не неси чушь! Сегодня же я свалю из твоего пропахшего навозом сеновала!

Крестьянин подошел к койке и спокойно стал говорить:

– Я и не собираюсь тебя держать. Вот что. Я починю твою хренатень, затем мне нужно будет отлучиться, чтоб помочь Рамоне. За это время ты подкрепишься и трезво оценишь себя. Но как только я вернусь, мы обязательно обсудим это.

Симон устало закрыл веки и, заглотив амбиции, протянул свой обрубок руки.

– Это потрясающе, как ты до сих пор в состоянии шевелить своей культяпкой, – заметил Пио.

– Может, она стала выздоравливать, но ты, как специально, мне ее сломал.

– У меня выносливые нервы, так что не пытайся меня зацепить. Сознай, наконец, истину, что я твой искрений благодетель, – нисколько не обидевшись, приступил к делу крестьянин, – я вызывал врача, пока ты дрых. Никаких предписаний относительно твоей хвори. Зато он наложил на ногу гипс. Говорит, закрытый перелом. В больницу отказался брать, прохиндей. Пытался блефовать. Отмазался, лжец поганый, злости не хватает на таких. Я-то вижу, как тебе хреново.

Пио приклеил кисть к запястью Симона, затем вышел из дома, вывез из гаража машину, прицепил кузов к ней и, загрузив весь необходимый материал для ремонта оранжереи, поехал с Рамоной на ее участок.

Симон, набравшись решимости, наконец встал с кровати и, ступив на больную ногу, повалился обратно от резанувшей его боли. Приглядев в углу комнаты швабру с ведром, он придвинул стул к себе и, опираясь на его спинку, добрался до нее. Затем, используя швабру, как опорный костыль, он стал расхаживать по дому, рыская в чужих вещах, среди которых прибрал себе охотничий нож в футляре и найденную в письменном ящике отделанную ажуром медную зажигалку.

Эта ночь выдалась адской. До самого утра Симон добирался через лес до башни инквизитора. В пути ему встречались летающие на метлах женщины с горящими, угольными глазами. К утру они стаями кружились вокруг башни, производя картину беснующегося шабаша.

Их изменчивый облик, в полночь, под влиянием сил тьмы (которые испрашивала в ритуалах для них верховная колдунья), становился гнусным и гадким. Демонический облик ярко свидетельствовал об их союзе с дьяволом, потому что он отражал в них всю глубину ужаса, зла и порока, делая женщин похожими на адских тварей с оскаленными острозубыми пастями и горящими, ненавистными глазами, могущими свести с ума любого слабонервного своим безумством взгляда. Как горькая расплата за их желание стать сверх женщинами, они особенно мучились за это в темное время суток. Из-за чего, каждое утро женщинам приходилось черпать из целительных источников – энергии, получаемых в колдовских ритуалах, на время возвращавших им молодость и утешающих их телесные муки.