– Ох, простите. – Фая кинулась собирать глянцевые снимки, но вдруг остановилась и погладив пальцем отверстия, проделанные в районе глаз и ртов, запечатлённых на фото людей, подняла голову и спросила. – Ой, а почему лица проткнуты?

Николай Васильевич тоже подхватил пару карточек и долго разглядывал их, хмуря лоб и шевеля губами, а старик лишь пожал плечами и обронил.

– Так дети баловались, наверное. – Старик вздыхая поднял коробку с пола и взял из рук Фаины фотографии. – Подвигайтесь ближе к столу, а я сам соберу. Командир вон ваш идёт, – сказал дед, внимательно глядя на Фаю и кивая на входную дверь, в которую входил Егор.

Со второго входа в комнату потянулась вереница живущих здесь женщин, замыкающей шла Насто, и вместе они стали споро накрывать на стол, уставлять деревянную поверхность плошками со свежим салатом, дымящимся под влажной каплей масла и укропной шапкой картофелем, крупно наломанными кусками запечённой до золотистой корочки птицы и какой-то ароматно пахнущей домашней колбасы.

– Отобедайте и потом чай пить будем. – Проговорил старик. – Я выйду на минуту и к вам присоединюсь.

В комнате повисло неловкое молчание, как бывает, когда в одном месте собираются незнакомые люди и пока не нашли общих тем для праздной беседы. Фая вернулась в свой угол и читала потрёпанную книгу. Никита сидел возле подоконника положив голову на сложенные руки и смотрел, как сквозь тонкую преграду оконного стекла на улицу пытается прорваться муха. Кеша равнодушно водил взглядом по обстановке и на лице его всё больше и больше проявлялся некий сарказм и брезгливость.

– И всё-таки здесь красиво. Да, Кеша? – В комнату вернулся профессор, который выбегал на минутку во двор.

– Ох, Николай Васильевич. – Выдохнул аспирант Иннокентий, которому до окончания его мучений на кафедре оставалось всего ничего, но подвернулась поездка, от которой он просто не имел права отказаться. – Красиво – это когда прохладно и рядом есть кофемашина, например, как у нас в институте. А здесь жарко, летают неизвестные мне и даже может быть науке насекомые. Так что не могу с вами согласиться. – Иннокентий покачал головой и со вздохом присел к столу.

– Как же вы батенька собираетесь быть учёным? – Подтрунивал над молодым человеком профессор, зная патологическую ненависть Конского к любому проявлению живой природы вне городских условий.

– Быть учёным-теоретиком, меня вполне устраивает! – Парировал тот со смесью грусти и смятения на лице. – Но я понимаю, что аспирантура, это то чистилище, которое пройти нужно обязательно, чтобы открылись уже наконец врата рая и все оставили меня в покое в моем уютном кабинете. – При этом Конский размашисто стукнул себя по шее и поморщился, размазывая след от убитого комара по красновато-белой коже.

– Ох, Кеша! В полях надо работать, в полях! – Мечтательно с улыбкой заметил Николай Васильевич, вдохнул полной грудью и проговорил. – Это к старости уже нужно насиживать мозоль на пятой точке! А сейчас вливать молодость, энергию, если позволите, мальчишество в свою страсть! То есть в работу!

– Полностью с вами согласен! Но чтобы было чего вливать – это надо сохранить, а с таким провожатым как у нас, – он сделал ударение на последнем слоге, – я боюсь, что мы все не доживём до возвращения обратно. Он нас замучает ранними побудками и километровыми марш-бросками.

Белосиневский поднял голову, выгнул вниз нить губ и уважительно произнёс.

– Иннокентий, я вас мало знаю, но вы мне уже определённо нравитесь!

Кеша слегка кивнул и перевёл взгляд на вход, где в этот момент появилась женщина, до этого сидевшая в другой комнате. Она медленно обвела взглядом помещение, так словно не замечала людей, подняла телефон сделала несколько фото и снова удалилась.