Он втянул воздух.

Прикрыл глаза.

И я повторила.

– Комиссия, что ли? – сторож-таки выполз. Он был стар, трезв и, подозреваю, по этому поводу мрачен. – Ездят и ездят… никак не успокоятся…

– Пять лет должно пройти с момента последнего захоронения, после чего, собственно, и можно ставить вопрос о признании кладбища недействующим, – прокомментировал Лют. – И подавать прошение на вывод его из списка активных. Ну и дальше там…

– У меня тут мама, – говорю зачем-то.

И сторож как-то сразу успокаивается.

– Проводить? – спрашивает он. – В какой сектор?

А мне стыдно, потому что да, нужно провожать, сектор я помню, а вот номер… и дорогу тоже.

– Третий год уж как закрыли. Тоже комиссии ездили-ездили, – он не упрекает меня, этот человек, за то, что редко бываю. За то, что не приезжаю хотя бы пару раз в год, навести порядок. – То одни, то другие… там и наш градоначальник явился, собственною персоной. Мол, реорганизация… ага… хрен ему собачий, а не реорганизация. От батюшки-императора бумага пришла. Неможно кладбище трогать! И верно… придумали… мертвым покою никак…

Место я узнала.

А памятник новый, из белого камня. Мрамор? Натуральный? Искусственный? Мамино фото вот… только старое. На нем она такая… такая… наверное, меня моложе. И не узнать.

Или…

Я на нее похожа.

Но памятник новый. И еще оградка, тоже кованая, как та, что вокруг кладбища. А перед могилкой – лавочка. Рядом – розовый куст. Огромный такой, выше меня. Его тоже в прошлый раз не было.

Я толкнула калитку.

И…

И что сказать? Здравствуй, мама? Я пришла тебя навестить? Извини, что давно не заглядывала? И не знаю, кто все сделал тут… или знаю? Не лесные люди, нет. Им мертвые не интересны. А вот дядя Дмитрий, который Ласточкин, это… он?

Я коснулась куста.

Так и есть, маг-модифицированный. И сорт удачный. Только силой подпитать стоит, потому как ту, что была в удобрении, он почти вычерпал. Если уж иного ничего делать не надо, то ему помогу.

Я обернулась.

Лют о чем-то беседовал со сторожем, и тот явно проникся важностью разговора, вон, спину распрямил, плечи расправил и кивает так, серьезно. А еще руками разводит в стороны…

– Я буду заезжать. Наверное. Постараюсь. Извини, совсем не хочу… я почти ничего не помнила, а теперь вспоминать стала, но все больше ерунду какую-то.

Что еще?

Ничего.

И уходить вот так быстро неудобно. Это на побег похоже, но правда в том, что мне и хочется бежать, причем не возвращаться, но… я отступаю медленно.

И вернусь.

Обязательно.

Потому что… понятия не имею, почему, но знаю – так надо. Так правильно. А пока… пока мне нужно отыскать могилу еще одного человека, которого я совершенно не помню, но если бы не она, жизнь моя сложилась бы иначе.

И меня нисколько не удивляет, что могила эта столь же ухожена. И памятник, пусть без фото, но из того же белого камня, то ли мрамора, то ли имитации его, главное, добротный. Здесь тоже розовый куст растет, с которым я делюсь силой.

Все?

– Наверное, надо оставить сторожу денег, – я обнимаю себя. – Чтобы приглядывал.

– Уже. Ему платят.

Кто?

Хотя… кто еще.

– Дядя?

Лют кивает и предлагает:

– Едем? Ты ведь еще хотела в больницу.

Да. И заглядываю. Правда, того самого врача, который маму лечил, нет, да и больница давно уже переменилась, преобразилась. Стала чище вот, светлее, только запах остался прежним, больничным и горестным. И тут, наверное, я совсем бы потерялась, если бы не Лют.

Он как-то сразу нашел с кем говорить.

О чем говорить.

Я так… просто стояла. Смотрела. Пыталась вспомнить что-то помимо этих вот длинных коридоров. Тоже странно все. Ремонт ведь. И краска новая. И плитка тоже новая. Картины на стенах. И даже огромный аквариум имеется, с рыбками. А все равно проступает сквозь это вот, новое, серая тоскливая пустота. Когда-то коридор казался мне бесконечным…