Мы зажгли свечи в шахте, а затем я, по предложению Делавойе, снова придвинул к отверстию голландский стул; он, несомненно, был полон находчивости, и я был только рад сыграть роль практичного человека с моей хваткой и силой. Если бы он был менее импульсивным и упрямым, из нас получилась бы крепкая пара искателей приключений. В туннеле он, например, шел первым, против моего желания, но, как он выразился, если бы его сбил с ног зловонный воздух, я мог бы вынести его под мышкой, тогда как ему пришлось бы оставить меня умирать на месте. Так он болтал, пока мы ползли все дальше и дальше, отбрасывая чудовищные тени в арку позади нас и освещая каждый клочок грязи впереди, ибо длинный свод был усеян сталактитами, покрытыми коркой слизи; но ни одно живое существо не бежало перед нами; мы одни дышали нечистым воздухом, подбадриваемые нашими свечами, которые освещали нас далеко за пределами того места, где была потушена моя спичка, и все глубже и глубже мы шли, но без малейшего проблеска.

Затем в ту же секунду мы оба вышли, в том месте, где верхние наросты мешали стоять прямо. И вот мы были там, как пылинки в трубке черной лампы; ибо это была тьма, столь же осязаемая, как туман. Но у моего лидера на кончике сангвинического языка вертелось обнадеживающее объяснение.

– Это потому, что мы нагнулись, – сказал он. – Чиркни спичкой о крышу, если она достаточно сухая. Ну вот! Что я тебе говорил? Отбросы воздуха оседают, как и другие отбросы. Подожди немного! Я думаю, что мы под домом, и поэтому арка сухая.

Мы продолжали продвигаться вперед с инстинктивной скрытностью, теперь освещая крышу нашими свечами, и вскоре старая труба закончилась кучей кирпича и бревен.

В кирпичной кладке был углубленный квадрат, окутанный паутиной, которая исчезла при взмахе свечи Делавойе; деревянная ставня закрывала отверстие, и я успел только мельком увидеть овальную ручку, зеленую от времени, когда мой спутник повернул ее, и ставня распахнулась у основания. Я держал ее, пока он пробирался со свечой, а потом последовал за ним в самую странную комнату, какую я когда-либо видел.

Она была около пятнадцати квадратных футов, с грубым паркетным полом, обшитыми панелями стенами и потолком. Вся деревянная обшивка казалась мне старой дубовой и отражала наши голые огни со всех сторон так, что это привлекало внимание; под зловещим квадратом в потолке виднелись складные ступеньки, но ни видимого пролома в четырех стенах, ни еще одного предмета мебели. В одном углу, однако, стояла большая стопка коробок из-под сигар, приятно пахнущих мускусом и ладаном после пронизывающих духов туннеля. Это мы заметили, когда сделали наше первое поразительное открытие. Панель, через которую мы вошли, снова закрылась за нами; шум, который она, должно быть, издала, ускользнул от нас в нашем возбуждении; ничто не указывало, какая это была панель, никакого подобия ручки с этой стороны, и вскоре мы даже не сошлись во мнении относительно стены.

Уво Делавойе в большинстве случаев было что сказать, но теперь он был человеком действия, и я молча копировал его действия. Он простукивал панель за панелью и говорил шепотом, как любой врач, чтобы было меньше шума! Я подошел к следующей стене и первым заметил пустую панель. Я шепотом высказал свое подозрение; он присоединился ко мне и проверил, так мы и стояли щека к щеке, каждый с оплывающей свечой в одной руке, в то время как другой ощупывал панель и нажимал на узлы. И это был узел, который поддался под большим пальцем моего спутника. Но панель, открывавшаяся внутрь, была вовсе не нашей панелью; вместо нашего земляного туннеля мы заглянули в неглубокий шкафчик, где в пыли веков одиноко лежал старый грязный сверток. Делавойе осторожно поднял его, но тут же я увидел, как он удивленно взвешивает свою горсть, и мы дружно сели, чтобы рассмотреть его, воткнув свечи на пол между нами в их собственный жир.