– Так получилось, у меня слуга есть, я тебе говорил уже – Васятка. Покажись.

Рядом со мной материализовался маленького роста человечек, заросший шерстью с ног до головы, с торчащими ушками, на концах которых были кисточки. Огромные чёрные глаза уставились на маму. С минуту она молчала и просто улыбалась, переводя взгляд с меня на Васятку. Затем улыбка медленно сползла с её губ.

– Как ты это сделал? Где взял эту игрушку? Я тебе такую не покупала.

– Я не игрушка, – ответил Васятка. – Я слуга.

– Дорогая вещь. Откуда?

– Мам, он живой, – попытался я достучаться до неё.

Я ожидал любой реакции – воплей, обморока, да чего угодно, но только не такого. Мама упорно не желала признавать Васятку. Тогда слуга подхватил бокал со словами: «Я вам сейчас чай налью», демонстрируя, что он живой. Тут-то мама и завизжала. Я кинулся к ней.

– Не кричи, соседи услышат! Чего ты?

Визжать мама, глядя на то, как Васятка деловито наливает чай, не перестала. Тогда я перешёл к своему излюбленному способу – начал плакать. Мама, подхватив меня на руки, кинулась прочь из кухни.

– Напугался, да, маленький? Животного напугался? – гладила меня по голове мама.

– Это не животное, это мой слуга, – снова терпеливо начал объяснять я, перестав плакать.

– Там это… соседка к вам поднимается, – в дверях комнаты появился Евграфыч.

Если Васятка смахивал на мимимишную мультяшную игрушку, то Евграфыч больше походил на сучок, зачем-то обмотанный мехом и наряженный в старую одежду. На Васятке были надеты джинсики и безрукавка, на ногах – сандалии. Евграфыч одевался как старый дед: длинная рубаха с заплатами, полосатые широкие штаны, заправленные в короткие валенки.

Мама уставилась на домового.

– Миня, ты его видишь?

– Да, мам, это наш домовой. Евграфыч.

– Ага, – кивнула мама. – Евграфыч… А имя как?

– Невзором назвали, – расплылся в улыбке он. – Говорю, соседка визга напугалась. Объясниться надо.

В это время раздался звук дверного звонка. Мама встала, оглядываясь на Васятку и Евграфыча, прошла к двери. Открыла. На пороге стояла баба Нюра, соседка снизу.

Неплохая женщина. Когда мама родила, она показывала и рассказывала, что надо делать с младенцами. Пару раз мама, бегая в магазин, оставляла меня с бабушкой Нюрой. Вот только с сыном у неё проблемы. Пьёт. Уже чего только не делали с ним – месяц, два, и опять в запой. Жалко женщину. Помочь ей надо.

– Ты кричала? – спросила баба Нюра у мамы.

– Это мы с Миней балуемся, простите.

– Ничего себе! Я уж думала, тебя режут. Головой думай! – разозлилась соседка.

– Простите, – мама низко наклонила голову.

Ругаясь, баба Нюра пошла вниз. Мама, закрыв дверь, так и стояла в коридоре, не решаясь обернуться.

– Мам, – позвал я, – мне помощь твоя нужна.

– Не привиделось? – резко повернулась она и уставилась на Васятку, затем перевела глаза на домового.

– Мам, они со мной с самого моего рождения.

– Я вместе с домом родился, – поправил меня Евграфыч.

– То есть они в квартире всегда?

Мы дружно кивнули.

– Почему я их не видела? Не положено?

Опять синхронный кивок.

– А ты с рождения с ними общаешься?

Мы втроём развели руки в стороны. Мама посмотрела на нас, кивнула своим мыслям и скрылась у себя в спальне.

Я вопросительно посмотрел на домового. Он наклонился и заглянул в щель под дверью.

– Сидит, Белку гладит, в окно смотрит, – доложил домовой.

– Осмысливает, – сделал вывод Васятка. – Есть будешь? – спросил он у меня.

Я кивнул.

– Хорошо, про кошку ей не сказали, не выдержала бы, – вздохнул Евграфыч. – Умная всё же ведьма была.

– Почему «была»? – не понял я. – Есть.

– Что от неё уже осталось? Память. Померла, и силу некому было передать. Кошка рядом катилась, вот Белкой и стала, – шептал домовой, подглядывая в щель под дверью. – Идёт! – подскочил он.