– Елена Афанасьевна Весенина – мать Кирилла – утверждает, что дважды приходила к вам в тот вечер и подолгу звонила в дверь, но вы так ей и не открыли.

– Я выходила на полчаса. Мусор вынесла, по улице прогулялась.

– Елена Афанасьевна приходила с разницей в полтора часа и во второй визит пробыла рядом с домом, поджидая вас, не меньше часа. Получается, вас немного дольше не было дома.

– Возможно.

– Что ж, давайте вернемся к тому моменту, когда вы увидели тело…

Вокруг подробностей обнаружения трупа мы сделали три тура словесного вальса. Вопросы мне теперь задавала вся троица ментов по очереди. То перескакивая с предмета на предмет, то последовательно долбя в один вопрос, то сбивая меня на полуслове, то выдерживая длинные паузы, оперативники гоняли меня по апартаментам Одоевского, время от времени ловя на неточностях и оговорках. Общий смысл разговора сводился к тому, что это я еще вечером четко и аккуратно перерезала горло Павлу Васильевичу, а затем спокойно ушла, чтобы наутро найти его труп. В этом был один плюс: похоже, они и не подозревали, что я убитого страдальца еще и ограбила.

Мне было сложно сориентироваться, сколько прошло времени, казалось, что несколько часов, но менты держались все так же непринужденно, и я пыталась не обращать внимания на нарастающую головную боль до последнего. Однако в какой-то момент поняла, что не могу говорить. И вместо ответа на вопрос просипела:

– Дайте мне воды, пожалуйста.

Троица следователей переглянулась:

– Что, простите?

– Можно мне попить? Обычной воды. Хотя бы пару глотков.

Воспользовавшись паузой, пока великан отправился куда-то за водой (и путь, видимо, оказался не близким), я порылась в сумке и под настороженными взглядами оперативников добыла таблетку. Продемонстрировав ее ментам, я решила схохмить:

– Молодильное яблочко. Сейчас съем и буду как новенькая.

Бирман скривился одним уголком рта, и я поняла, что меня вот-вот повяжут за употребление наркотических средств. Ау, кто-нибудь, отключите дебильное устройство для шуток у меня в мозгах, пока у кого-нибудь из ментов тормоза не отказали.

– Простите. Это нурофен. У меня голова болит.

Подоспел Влад со стаканом воды. Я сделала пару глотков, и Бирман протянул мне пачку бумаги:

– Рита, вам нужно это подписать. – И добавил, словно тоже не мог отключить чертика в мозговой табакерке. – Все же, простите, но мне крайне сложно поверить, что Одоевский выпустил из рук девочку, не пропустив ее через свою «Школу».

Темно-серые глаза были абсолютно уверены в том, кто я есть. И даже выгравировали это нехорошее слово у меня на лбу.

Мне вдруг стало весело. К полному недоумению Бирмана я прыснула, а потом постаралась объяснить:

– Вот представьте. У вас есть друг. Старый, но очень успешный друг, которому все само плывет в руки. У него красивая жена, престижная работа и народная слава. А вы как сидели, хоть и по уши в деньгах, но ровно по те же уши в дерьме, так и сидите. Дружба дружбой, а зависть растет и колосится. И тут – бац! Вам в руки попадает дочурка этого друга. Молоденькая, хорошенькая и наивная. Вот он, заветный миг реванша – придти к другу и мимоходом бросить: «Кстати, я тут живу с твоей малышкой. Ты уж извини».

– Я обойдусь без таких представлений.

– А друг считает, что нет ничего страшного в том, что за девочкой присмотрит его старый товарищ. Более того, он осторожно намекает на то, что товарищ прямо-таки обязан присматривать за девочкой и дальше. Вывести в свет, выдать замуж за приличного человека. Такой облом. Вы бы вот что сделали?

– У меня нет таких друзей.

– Счастье ваше. А вот Одоевский выбросил меня обратно на улицу.