Холеный и донельзя довольный происходящим.

Она все же нашла в себе силы обернуться и взглянуть прямо в глаза Эльвину.

– Как ты мог? – прошептала одними губами, – Зачем это тебе? Я не понимаю…

– Я всегда был предан его величеству Ксеону, – Лаверн улыбнулся одними губами, а в глазах – лед, и непонятная боль.

– Госпожа Нирс! – Ксеон сделал несколько шагов навстречу, – я соболезную вашему горю. Какая потеря для всех нас!

Дани сглотнула. Перед глазами отплясывали серые тени. А еще резко затошнило, так что пришлось дышать глубоко и часто.

«Нет-нет-нет. Пусть это будет только сон. Только… сон…»

Она смотрела на Ксеона и вяло удивлялась тому, как могло ей нравиться это лицо, с которого не сходит выражение самодовольства. Как ей могли нравиться его изнеженные руки с такими мягкими пальцами. И запах его одеколона… казался просто невыносимым.

– Госпожа Нирс? – озадаченно спросил Ксеон, всматриваясь в ее лицо, – вам плохо?.. Темнейший… Белочка?!!

Да, это была она. Вне всяких сомнений. Девчонка, которую он использовал, и которая должна была умереть на месте, испепеленная наложенным на ошейник заклинанием.

Но Дани загадочным образом выжила, и этот факт вновь разбудил притихшее было ощущение того, что вовсе не он вершит свою судьбу, а только продолжает плыть по течению.

Один взгляд в сторону Эльвина. Почему не сказал сразу? Отчего утаил, что Аламар женился на нищей служанке? А если и женился, то почему? Что такого разглядел в Белочке верховный инквизитор, что решился на столь вопиющий мезальянс?

Молчание затягивалось, и Ксеон сообразил, что должен что-то сказать. Девушка спокойно стояла в двух шагах от него, немного бледная, но вместе с тем невероятно милая в пушистой шубке, с прической из кос. Выпущенные темные локоны обрамляли чистое личико, и взгляд из-под ресниц казался мягким, бархатным.

Ксеон поймал себя на том, что ему хочется прикоснуться к бледной фарфоровой щеке, провести подушечками пальцев по тонким, но густым дугам бровей, ощутить прикосновение шелка темных волос…

«А у Аламара губа не дура, – подумал он, – и плевать на чистоту крови и генеалогическое древо, когда в твоей постели такая куколка. Темнейший! Вот что значит, приодеть женщину. Была замарашка, стала леди. А без одежды наверняка еще лучше».

Взгляд помимо воли скользнул ниже, к небольшой груди Дани, затем ниже, к тонкой талии. Из-под расстегнутой шубки виден блестящий шелковый поясок, под грудью завязанный небрежным бантиком. Интересно, какая она там, под тряпками? Нежная и гладкая? Или наоборот, костлявая? А кожа? Такая же фарфоровая?

– Я не ожидал тебя увидеть, Дани, – наконец выдавил Ксеон, – я полагал, что…

– Что я умерла? – выдохнула она, – нет, ваше… величество. Всеблагий милостив ко мне.

– Нет-нет, ты не должна была умереть, – быстро соврал он, – но ты… жена верховного инквизитора… это выглядит более, чем странно, тебе не кажется?

– Я не навязывалась в жены мастеру Нирсу, – с достоинством ответила Дани, – это было его, и только его решение.

– Но он мертв, к моему глубочайшему сожалению, – сказал Ксеон.

Он внимательно наблюдал за своей Белочкой. Сам не знал, что ищет в ее лице – сомнение ли, неприязнь ли к Аламару, растерянность?

Ничего. Ее лицо было спокойно, как гладь озера в безветренную погоду. Что она там успела сказать Эльвину, когда он только поворачивался к ним? Он обязательно узнает, чуть позже.

– Да, мертв, – эхом повторила она, безмятежно глядя куда-то сквозь окно, Ксеону за спину.

Он заставил себя встряхнуться, энергично потер ладони. Мерзли пальцы, кисти рук, и это раздражало. Как будто в теле не хватает тепла, чтобы противостоять сырости и холоду…