Эберхард идет, превозмогая боль в сломанной ключице. Паренек стоит на насыпи и не сводит взгляда с пана Стшелецкого.

– Я знаю, кто ты! – кричит он Эберхарду. – И как я раньше не догадался! Ну кого еще можно встретить ночью на перекрестке?

Томаш истерически смеется и хлопает себя руками по коленям.

– Дурак, обернись, – советует ему пан Стшелецкий. – Тебя сейчас поезд переедет.

– Я буду дураком, если тебе поверю!

Боясь повернуться к пану Стшелецкому спиной, он пятится и переступает ногой через железнодорожный рельс.

 Выезжая из-за поворота, истошно гудит локомотив. Томаш запоздало оглядывается, белый слепящий свет прожектора заливает его испуганное и растерянное лицо, обросшее клочковатой бородой. Спутанные грязные волосы падают Томашу на глаза. Их кармана рваного плаща торчит бутылочное горлышко, заткнутое газетой.

Через мгновение локомотив сшибает его.

Пан Стшелецкий отворачивается и идет к машине. Открывает дверцу, садится за руль и достает из бардачка бумажный сверток. На серой бумаге углем нанесены странные знаки похожие не то на пиктограммы, не то на иероглифы. Эберхард разворачивает сверток, там лежит вяленое змеиное мясо с красновато-рыжей чешуей. Он отрывает зубами кусок вяленого мяса и принимается без всякого выражения жевать, поглядывая на себя в зеркальце заднего вида. Он заметно состарился с тех пор, как вышел из машины расспросить бродяг у костра. Это нелепая стычка дорого ему обошлась. Откинувшись на спинку кресла, Эберхард ждет, пока срастется ключица. Поезд давно прошел, костер у которого сидели бродяги, почти прогорел. Бродяга в бушлате лежит на земле и подергивает ногами. Пан Стшелецкий раздумывает, как ему поступить, когда он приедет в Картузы. У него не хватит ни времени, ни терпения ходить и расспрашивать каждого встречного про здешних ведьм. А кроме прочего, он здесь чужой и слишком приметный в своем черном костюме. Эберхарду нужно придумать что-то дельное, пока он будет ехать до Картузов.