– Ну, Вера Анатольевна! Поставьте! Пожалуйста…

– Нет!!! – рявкнула та ей прямо в лицо. И отвернувшись, тут же побежала дальше.

«Ну что ж, берегись же», – тихо прошипела ей вслед София, кинув, как молнию, в спину Веры Анатольевны злобный, испепеляющий взгляд совершенно чёрных глаз. И тут что-то, кажется, треснуло внутри и, ощутив долгожданную свободу, рванулось наружу. И в ту же секунду, не понятно на чём поскользнувшись, на глазах десятков студентов преподаватель лексикологии Вера Анатольевна полетела кувырком вниз по ступенькам института.

Вечером София ужинала борщом. В квартире царило молчание: Ирина Сергеевна, мать Софии, всегда старалась бережно и осторожно относиться к своей дочери, поскольку считала её очень чувствительной девушкой. И поэтому сейчас, представляя, как переживает её дитя провал экзамена, она решила не лезть в душу бедной Софи и только сочувственно вздыхала, иногда поглядывая на девушку, даже не догадываясь, что лексикология сейчас меньше всего волнует её дочь. За молчаливостью Софии, за её внешним холодным спокойствием скрывалась целая свора совершенно не относящихся к экзамену мыслей и чувств. Девушка была погружена в свои тайные детские воспоминания, которые каким-то непонятным образом переплетались у неё в голове с сегодняшними трагичными для преподавательницы событиями.

«Интересно, причастна ли я к тому, что случилось с ней? Или же это всё-таки совпадение?», – пыталась разобраться София. Она снова и снова прокручивала воспоминания о том невероятном моменте, пытаясь восстановить в памяти те свои ощущения. И с каждым разом всё яснее чувствовала и понимала то мгновение, чётче вспоминая детали. И через какое-то время, наконец, наступило ошеломляющее прозрение. «Нет, без сомнений, это я сделала. И я даже помню, как именно… Непередаваемое ощущение!.. Господи, – испугалась Софи. – Что же это? Что это было со мной? Кто я?»

И тут сознание Софи, где яркой вспышкой сверкнула огненная молния, как будто раздвоилось, чётко обозначив грани двух протестующих сторон её разума, и второе «Я» ей чётко сказало:

– Ты знаешь, кто ты. Ты же помнишь ночь перед смертью твоей бабки Киры.

– Это сумасшествие, – ответила она вызывающему голосу второй половины её разума, но эта фраза была лишь жалкой попыткой сопротивления. Теперь она знала это. Но не хотела смириться с ужасной сущностью понимаемого. – Я спрячусь. Спрячусь ото всех и от всего. Я отказываюсь…

– Глупая! Это твоё предназначение. Это даст тебе много силы и возможностей. Как можно отказаться от этого?!

– Я сделала зло!!! Как ты не понимаешь?! Я принесла боль человеку! А если бы я убила её?! Я превращаюсь в чудовище! Если и пользоваться этой силой, то – во благо. Во имя добра. Или – никак и никогда.

– Ты всего лишь наказала виновного, – парировала её вторая половина. – Никто не заставляет тебя вредить невиновным! Твоя бабка, кстати, была – Малум, помнишь? Разве её можно было назвать плохой или злобной? Она просто боролась за себя, наказывала идущих против неё. Была сильной! А ты – тряпка! Доброта выглядит жалкой и беспомощной. Чего ты сможешь тогда добиться?

– Да мне и не нужна помощь, чтобы добиваться! Я сдам экзамен сама: всё выучу – и сдам!

– Этой стерве теперь ты никогда ничего не сдашь! Да и вообще, чем три месяца перекапывать поле маленькой лопаткой, не лучше ли загнать туда трактор и сделать всё за две минуты, коль уж он у тебя есть?

Софи задумалась.

– А кроме того, – победно-сладко прозвучало внутри, приготовив для неё заветный козырь, – как насчёт Андрея? Тебе не нужен Андрей?

– Андрей, – прошептала девушка, уже почти сдавшись. – Любимый мой Андрей… Но я попробую сначала поговорить с ним: у меня должен быть ещё шанс, я верю в это…