Почему-то инспектор всегда говорил нарочито вежливо, официально, так по-казенному. От этой чинности становилось совсем уж жутко. Впрочем, на звонки он правила приличия не распространял, ведя себя даже бесцеремонно.

– Конечно, Кирилл Александрович, – откликнулась я с покорностью и обреченностью. – Во сколько?

– Как вам будет удобно до конца дня, – бросил мне инспектор и отключился.

На этот раз что? Ведь живу тише воды, ниже травы.

Навещать инспектора Левина я ненавидела больше всего в мире, пожалуй, даже больше, чем ходить в гости к матери. В его кабинете мне всегда казалось, будто я чувствую запах дыма и горелой плоти. Лицо инспектора было строгим и суровым как лик Святого Доминика на иконах. Такого легко представить с зажженным факелом в руках у костра.

– Добрый день, гражданка Таволгина Софья Андреевна, – протянул Левин и вперился в меня темными буравчиками глаз.

Сразу хотелось в который раз каяться во всех грехах, причем совершенных с самого раннего детства, когда я пару раз накладывала сглаз на соседских детей лишь от избытка силы и неумения ею управлять.

– Здравствуйте, Кирилл Александрович, – сумела я с превеликим трудом сохранить невозмутимость. Привыкла уже держать лицо при этом человеке, хотя при первых встречах едва не заикалась.

Как-то так уже повелось в последние годы, что, если в нашем районе случалась какая-то магическая дрянь, в первую очередь Левин дергал к себе именно меня. Почему так, ума не приложу. Да, один раз напортачила я серьезно, но злого умысла не имела, да и с тех пор стала куда осторожней. Но год сменялся годом, а вызывать к себе инспектор меня все не прекращал.

– Да и вам не хворать, – лениво протянул надзирающий, буквально ощупывая меня и взглядом, и своей силой.

Ну, а что? Конечно, колдовства я не чуралась, но чего он хотел от ведьмы, этот протокольный сухарь?

– Клиентура, гляжу, у вас только растет, – констатировал Левин, изогнув узкие губы в слегка саркастичной улыбке. – Норовят людишки получить то, что им не по силам.

Сам будучи магом, инспектор всей душой не одобрял применения того, что называли обычно «дикое колдовство».

– Так все же что такого случилось? – спросила я.

Страха не было, я уже успела убедиться много раз, что вешать всех собак не меня Левин не станет, слишком уж дотошен и принципиален, но все же преследовало странное беспокойное чувство, словно что-то попало в ботинок, не мешается, но раздражает, а вытащить не выходит.

– А разве не знаете, Софья Андреевна? – осведомился инспектор, нахмурившись.

Из-за глубоко посаженных глаз, над которыми нависали темные брови, лицо Левина и без того всегда хранило угрюмое выражение, а уж когда он бывал чем-то недоволен, хотелось поскорей убраться подобру-поздорову.

– Понятия не имею, – совершенно честно ответила я, против воли своей вжимаясь в спинку колченогого стула, заготовленного в Инспекции как будто специально для посетителей.

Взгляд Левина стал еще тяжелей, точно та самая могильная плита, из-под которой вылез злосчастный беспокойный мертвец, принесший мне столько бед.

– Вы удивительно не осведомлены для ведьмы, – отметил инспектор, поднимаясь на ноги и подходя поближе.

В этот момент я пожалела, что посетителей этот человек всегда усаживает. Когда над тобой нависает мужчина под два метра ростом и без того неуютно, а если ты еще и смотришь на него, сидя на стуле, то вовсе сердце начинает ускорять стук.

– Я просто не любопытна, – тихо и чуть сдавленно произнесла я, задирая голову, чтобы смотреть в глаза инспектору.

– Прискорбно, весьма прискорбно, – заметил Левин, покачав головой. – А ведь запрещенная волшба осуществлялась этой ночью буквально под вашими окнами.