Нахалки жмутся ко мне, наслаждаясь ситуацией. Мероэ не оставляет навязчивую идею свести нас, и это начинает сказываться!

– Возможно, он услышал наш разговор о Кевине, – весело замечает Мероэ. – Как звучит одно из его прозвищ?

– Аргейфонтес, – подхватывает Пасифая.

– Ах да. «Тот, кто… увеличивается», – добавляет сестра с недвусмысленным подтекстом и многократным поднятием бровей.

Я закипаю. Клянусь, я убью ее! Как только она закроет глаза, я позабочусь об этом!

– Или, может быть, он пришел поговорить с тобой о…

Поднимаю руку и в мгновение ока поражаю их заклинанием. Ладони Мероэ и Пасифаи прижимаются ко рту и пресекают провокации. Больше не слышу, как они, что-то бормоча, возмущенно застывают.

Удовлетворенная, скрещиваю руки.

– Никто не смеет упоминать о том, что произошло в доме Эллы и Деймоса. Ты ничего не поняла из того, что, как тебе казалось, видела, сестренка. Все слишком расплывчато и запутанно, понимаешь? Эта тема запрещена.

– Какая тема запрещена?

Голос заставляет вздрогнуть. Гермес парит в воздухе по другую сторону перил и одаривает косым взглядом, полным высокомерия и насмешки.

Я ненавижу Гермеса.

Особняк Эллы и Деймоса.

Февраль.

Ненавижу проклятый праздник Эроса, который люди называют «Днем святого Валентина» и который Элла хочет отпраздновать, находясь под сильным влиянием внешнего мира.

Мы оказываемся в одной из огромных гостиных нью-йоркского особняка супружеской пары. Все братья и сестры Деймоса и несколько друзей, например, Филофросина – богиня, излучающая доброту. Вино льется рекой, гости в разной степени опьянения общаются на фоне множества воздушных шаров в форме сердца и розовых тортов. Трезвы только Элла и Деймос, поскольку Элла на седьмом месяце беременности.

Не могу оторвать глаз от округлого живота, в котором находится будущая Медея, и рук Деймоса, ревниво лежащих на нем, пока сестра прижимается к нему. Деймос одновременно мне нравится и раздражает. Он украл у меня любимую младшую сестренку и сделал ей ребенка. Разве он не мог немного подождать?

Мероэ громко смеется вместе со своим новым лучшим другом Антеросом. Психее и Эросу было бы лучше удалиться в отдельную комнату, учитывая стадию, на которой они находятся. Филофросина, Гармония и Фобос, более сдержанные, чем остальные, беседуют с Полимнией, музой красноречия, очень стильной и слишком тактичной для такого вечера. Разносящиеся по гостиной песни Эрато и Эвтерпы, муз поэзии и музыки, перекрывают разрозненные и игривые дискуссии.

Гермес тоже здесь, погруженный в беседу с Клио, музой истории. Маленькое, хрупкое божество в очках, с конским хвостом и румяными щеками. «Бла-бла-бла, я прочел всего Геродота, он был моим товарищем, мы вместе путешествовали…» «Бла-бла-бла, знаю, я благословил тебя на нескольких перекрестках… Бла-бла-бла, бла-бла-бла…» Оба такие напыщенные!

Что касается меня, то я веду интенсивный тет-а-тет с бутылкой джина. Впиваюсь ртом в горлышко чаще, чем целуются Эрос и Психея, но пора закругляться. Не теряя ни секунды, осушаю бутылку и ставлю ее на пол. Кружится голова, и становится жарко. Выпрямляюсь, качаюсь пару секунд и выхожу подышать свежим воздухом. Это явно пойдет на пользу!

Выхожу из гостиной, имитируя трезвую походку, но, как только ухожу от возможных взглядов, шатаясь, иду к дверям огромного подъезда и открываю их настежь. Ледяной ветер яростно врывается внутрь. Я забыла, что на улице был мощный снегопад. Это была плохая идея. Вместо этого лучше направлюсь в большую мансарду. В ней буду чувствовать себя так, словно нахожусь на улице, в окружении растений. Мансарда впечатляет. Пол и стены, когда не застеклены, покрыты мозаикой, изображающей времена года. Теперь, когда Олимп снова доступен для богов, мозаика кажется еще более огромной и роскошной. В одном из углов Элла даже создала целую тропическую секцию с орхидеями и банановым деревом среди массы зеленых растений. Требуется всего шаг, чтобы температура и влажность в мансарде изменились.