Сажусь посреди джунглей и наблюдаю за огнями города через окна. Вечеринка навевает тоску… Интересно, насколько наивным надо быть, чтобы верить в настоящую любовь? Такие люди, как Элла – невероятная редкость. Не знаю другой ведьмы, которая пожертвовала бы своей жизнью ради спутника. Готовность сделать все для другого – странная идея. Я, конечно, хочу испытывать желание или чувства к кому-то, но у этого есть границы.

Даже возлюбленные в конце концов умирают.

– Извини. Думал, здесь никого не будет.

Медленно поворачиваюсь, чтобы не завалиться на бок, и смотрю на говорящего.

Гермес входит без приглашения. Он засучил рукава белой рубашки, но оставил черный пиджак и брошь в виде Кадуцея, приколотую над сердцем. Насколько помню, Гермес всегда носил костюмы. Он действительно человек системы. Интересно, как он выглядел в 70-х? Носил ботфорты и широкие галстуки? Прикусываю губу, чтобы не расхохотаться, представив результат. Гермес замечает это, но не комментирует. Останавливается возле меня, достает скрученную сигарету и зажигалку.

– Ты что, куришь?

– Только когда вынужден участвовать в такого рода вечеринках.

Гермес выдыхает первую струю дыма. Он немного маскирует запах Гермеса. Не то чтобы я обязательно его узнаю, но от Гермеса, вопреки ожиданиям, всегда пахнет сельской местностью, перечным бергамотом и смолой. У меня щекочет в животе, когда чувствую, как запах окружает его.

Спокойно вдыхаю, сосредотачиваясь на розово-белой орхидее, склонившейся надо мной. Сейчас не время наслаждаться запахом Гермеса!

– Кто тебя заставил?

– Афина. Одна из ее идей для поддержания мира, – бормочет он, предлагая сигарету.

Или чтобы отвлечь его внимание. У Афины, должно быть, имелся какой-то план, когда она послала Гермеса.

Беру сигарету, затягиваюсь и сразу закашливаюсь. У меня нет привычки курить. А еще, у меня всегда кружится от них голова. Когда возвращаю сигарету, замечаю насмешливую улыбку и чувствую, как внутри вскипает ярость. Быть беззаботным так типично для Гермеса. Он считает себя самым умным, причем с самого рождения. Уверенный в себе, с мускулистым телосложением, матовым цветом лица, высокий и крепкий. Каштановые волосы выглядят взъерошенными, но их внешний вид тщательно продуман. Как и его планы.

Гермес расчетлив. Он ничего не делает случайно.

– Что? Ты смотришь на меня и ничего не говоришь.

Вздрагиваю и отворачиваюсь. Его глаза – пожалуй, самое тревожное в его внешности: светло-серые, как отполированные речные гальки. Но при этом его взгляд схож с доспехами. Или стеной. Он непроницаем.

– Ты всегда во всем винишь Афину.

Гермес устало вздыхает.

– Опять ты об истории с острова Ээя!

– Ты предал Цирцею Первую.

– Я никого не предавал, а предупредил Одиссея об опасности, по просьбе Афины.

– Ты предал Цирцею Первую, которую считал «подругой», – возражаю я, изображая пальцами кавычки.

– Я был лишь посланником. Афина хотела защитить подопечного и попросила меня передать предупреждение, чтобы противостоять силе Цирцеи и не позволить Одиссею превратиться в свинью.

– Именно об этом я и говорю. Ты предал Цирцею Первую.

– Цирцея никогда не подвергалась опасности. Она даже держала Одиссея при себе целый год, ведь наконец-то нашла такого же умного, как и она.

Закатываю глаза и ворчу. Он невыносим.

Ущемленный Гермес поворачивается ко мне.

– За что ты меня так ненавидишь, Цирцея?

Я ощетиниваюсь. Он привык соблазнять окружающих. Ему даже приписывают роман с Афродитой после того, как она покинула Гефеста. Поэтому Арес ненавидит его. Гермес вступает в связь только с нимфами: плеядами, океанидами, ореадами… Но среди его пассий нет людей, а ведьм – и того меньше. Он встречается только с божественными существами. В любом случае, он слишком стар. Он из того же поколения, что Афина и Арес. Не знаю его точного божественного возраста, но, судя по виду, ему от тридцати до тридцати пяти смертных лет, судя по маленьким сексуальным морщинкам в уголках глаз.