– В шкаф, друзья! Нам только в шкаф! – он поддерживает под руку хмельного Хорхе, прилагающего немало усилий, чтобы стоять прямо.

Веселой толпой мы вламываемся в шкафный полумрак, в чуть подсвеченном коридоре за ним едва разминувшись с официантом. Вдоль старых зеленых обоев с неявным узором шумно идем мимо двух узких дверей в туалет, мимо распашных створок в кухню, пока не упираемся в еще один шкаф. Он оклеен теми же обоями, что и стены, а потому разглядеть его можно, только подойдя вплотную. Евгенио уверенно распахивает две узкие, но толстые дверцы и шагает дальше, заведя нас сквозь старый шкаф в еще один коридор – уже просто кирпичный, с бетонным полом, по изгибу которого мы, наступая друг другу на ноги, проталкиваемся до щитовой, на металлической крышке которой висят соответствующие предупреждения вплоть до черепа с костями.

Болгарин, не сбавляя темпа, уверенными быстрыми манипуляциями расслабляет дверь щитовой так, что мы дружно оказываемся на каменной лестнице с узкими ступенями, что, сдавленная высоченными стенами, ведет нас вверх до самого их потолка. Там становится уже совсем темно, зато явственно различаются увесистые басы, проникающие в наши уши откуда-то из застенка. Евгенио колдует с препятствием в конце ступеней, щелкают дверные замки, и ультрафиолет лукаво заглядывает в наши лица.

Для танцующих наше явление почти незаметно. Мы оказываемся на струганом, лакированном в темное упругом полу, что вибрирует, подбрасывая чуть вверх массы нарядного люда. Танцпол охвачен длинной светящейся стойкой бара. Оттуда передаются в толпу залпы жидких алкогольных снадобий, усиливающих человеческие радости, будоражащие микст химических элементов в умах, облегчающих погружение в экстаз, расслабляющих тела, отчего они начинают виться во всевозможных петлях, впадая в древнюю ритуальность неистового танца.

Род земной здесь делится на широкие улыбки, томные взгляды, почти профессиональные па и яркие куски тканей. Чуть влажная кожа глянцево блестит, загар контрастирует на фоне молочных плеч, яркие ногти педикюра мелькают юркими колибри среди неживой кожи, в которую обуты прочие ноги.

Зал во всем своем человеческом и предметном разнообразии мерцает вязко, с промежутками. Цветные зайчики носятся по толпе, прыгая по плечам, спинам и лицам циркулирующей массы. Электрическая розга из-под пальцев бесноватого диджея, взвиваясь над толпой, расщепляется на множество хвостов, которые плодят еще большее множество, протягивает безумную толпу по всему податливому телу, передавая электричество в каждую мышцу, заставляя ее выгнуться, толкнуть остальные – и вот посыпались неудержимым потоком развеселые коленца, и остановиться невозможно, и устоять нет сил.

Женщины подчеркнуто красивы, алкоголь, тьма и неон дорисовывают лица, проявляя черты чьих-то неповторимых образов. Танцуют все пламенно и искрометно, моноаминовое варево, кажется, выплеснулось из многочисленных разумов и заразило каждого, грустных лиц или нетанцующих тел нет. Широкий зал простирается далеко, дальних стен не видно, справа – простирающийся далеко бар, за которым суетятся люди, вооруженные шейкерами. Слева – стеклянная стена с геометрическими вырезами для прохода на просторный балкон, заставленный пестрыми диванами, где так же плотно от человеческих тел и так же задорно люди творят свой неповторимый стиль. Там же очаровательно свежо от дыхания Средиземного моря, с нотками ароматных кальянных курений. Если вглядеться в темноту с высоких перил, внизу, дальше густой растительности, местами можно разобрать ночную жизнь, неспешную рябь и ласковый шепот волн.