Когда ты не приехала на работу, я испугался. Эйвери тоже забеспокоилась. Ты должна была позвонить.

Ее хорошенькие розовые губы приоткрылись.

– Прости. Я…

Он вел себя как последний засранец. Флинн быстро покачал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее остатки раздражения.

Все хорошо. Это не так уж и важно.

– Тебе правда не нужно здесь оставаться.

Флинн улыбнулся.

Помолчи.

– Я серьезно. Это же больница. И мне не нужна сиделка…

Габби.

– Да?

Тебе сейчас не стоит разговаривать.

Его улыбка стала еще шире, когда Габби со вздохом потянулась здоровой рукой за пультом от телевизора. Пальцы неуклюже сжали его, и пульт немного запутался в системе капельницы.

Флинн написал Эйвери и рассказал про обстановку.

А затем Габби включила в телевизоре субтитры. Для него. Потому что она всегда занималась этой ерундой. Для него. А Флинн даже не обращал на это внимания, пока Брент однажды не напомнил. Но теперь он все замечал. Как и вчера, когда Габби включала на дисплее тексты песен, звучащих по радио. Он был готов поспорить на все свои деньги, что изначально в их машине такой функции не было.

Внутри все сжалось, как будто его сильно ударили в живот. Он много лет воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся. Да что там много лет, почти всю жизнь. У Габби были друзья за пределами их компании. Как и у него. Но они проводили очень много времени вместе, и Флинн все время задавался вопросом, почему Габби до сих пор не нашла себе пары. Возможно, Брент прав.

Он должен придумать, как держаться от нее на расстоянии, но сделать это незаметно. В конце концов какой-нибудь парень поймет, какой чудесный она человек, какая она… незаменимая. А Флинну придется думать, как ему жить дальше без ее поддержки.

Флинн встал, подтащил к кровати стул, на котором раньше сидела Рейчел, и плюхнулся на него.

Габби протянула ему желе в стаканчике и потрясла им, когда он не стал его брать.

Мне кажется, тебе лучше съесть это самой.

– Ненавижу желе. Если съешь ты, они решат, что я сама его съела, и, может быть, отпустят меня пораньше. Аппетита совсем нет.

После всего, что она для него сделала, это был такой пустяк, поэтому он взял у нее желе. Прежде чем приступить, Флинн открыл для нее баночку с яблочным пюре и кивнул ей.

Габби зачерпнула ложку и перевела взгляд на экран телевизора. Съев еще две ложки, она отодвинула пюре и переключила с какой-то слезливой мелодрамы на канал Дискавери. Если чтение или просмотр телевизора могли настроить кого-нибудь на романтический лад, то Габби была как раз таким человеком.

Флинн не сдержался и с подозрением взглянул на нее.

Она встретилась с ним взглядом.

– Что? – Габби приподняла брови и кивнула в сторону телевизора. – Тебе ведь интереснее смотреть «Смертельный улов», чем какую-нибудь слезодавительную киношку?

Ну вот. В этом и заключалась проблема. Он готов был поклясться, что Габби переключила канал даже не задумываясь, пока он сам не указал ей на это. Черт. А ведь это она лежала в больнице, а не он.

Флинн забрал у нее пульт, переключил обратно на фильм и положил пульт так, чтобы она не смогла до него дотянуться. Все буквально съежилось от количества эстрогена на экране. Не обращая внимания на ее попытки привлечь к себе его внимание, Флинн положил в рот кусочек желе. Грудь сдавило от чувства вины, а желудок не хотел принимать пищу, но он все равно съел весь стаканчик.

Через час в палату вошел врач – молодой человек лет тридцати, который выглядел так, словно только что явился со съемок «Анатомии страсти». Флинн знал про этот сериал только потому, что он нравился Габби. Доктор не сводил с Габби своих ярко-голубых глаз. Он улыбнулся ей очаровательной улыбкой, от которой Флинну вдруг захотелось яростно зарычать. В груди все заклокотало, и, когда Габби с недоумением посмотрела на него, Флинн осознал, что и в самом деле рычит. Громко. Опаньки!