Е. Турсунов доказывает исконность образа одноглазого великана – циклопа и сюжета победы человека, выкалывающего этот глаз, именно для тюркского фольклора. Этот сюжет, известный в связи с соответствующим эпизодом «Одиссеи», встречается в мировом фольклоре 84 раза. Из них 4 – в монгольском фольклоре, 10 – в кавказском, 10 – у разных народов (включая древнегреческую «Одиссею») и 60 – в тюркском фольклоре. Таким образом, абсолютное большинство фольклорных вариантов встречается в фольклоре тюркских и соседних с ними народов [161]. То есть речь идет, скорее всего, именно о тюркском ритуальном сценарии «великих мистерий».

Конечно, конкретные детали такого древнего сценария восстановить очень сложно. Возможно, на него намекают некоторые детали эпоса «Книга моего деда Коркута»: лишив циклопа глаза, Бисат (как и Одиссей) надевает на себя шкуру барана-производителя и проходит на четвереньках между ног циклопа (как и Одиссей). Затем циклоп отдает ему свое кольцо, делавшее его неуязвимым, свою казну и саблю, которая, будучи подвешенной без ножен, беспрерывно раскачивается и разрубает все подряд. Бисат овладевает саблей, стрелой разрубив драгоценную цепь, на которой она подвешена, и отрубает ею голову Тобегоза. Возможно, эта беспрерывно раскачивающаяся сабля является символом, подобным индуистскому колесу сансары. Кольцо, делающее неуязвимым Тобегоза, мир форм – прочным, можно сравнить с покрывалом Майи. Бисат проползает между ног Тобегоза так же, как это делает мальчик в «Жылан қайыс». Может возникнуть вопрос: почему «прошедший через Солнце» Бисат затем выбирается из пещеры, проползая между ног циклопа? Возможно, это связано с отмеченной Р. Геноном трудностью в конкретном ритуале буквально воспроизвести инициатический смысл. Возможно также существование представления о том, что «через Солнце» посвящаемый проникает в духе, а физически (и частично психически) он остается в этом мире. При этом баранья шкура символизирует новое «солнечное» тело посвященного (сравните со «змеиной кожей»). Характерно, что Бисат протыкает глаз Тобегоза своим кинжалом, а оружие воина, как говорилось выше, представляет его сущность, его жизнь или его духовную миссию. В казахском эпосе наиболее часто встречается метафора батыра как его кинжала (берена), именно кинжал чаще всего является атрибутом, двойником батыра. Случайна ли в эпосе следующая деталь: прячущийся Бисат накрывается бараньей шкурой, а Тобегоз, пытаясь поймать противника, хватает шкуру за рога, встряхивает и ударяет ее о землю?

Это более поздняя художественная вставка или деталь мифоритуального сценария? В «Одиссее» хитроумный Одиссей называет себя «Никто» и этим именем зовет его беснующийся ослепленный циклоп. Возможно, в этой детали не просто хитрость Одиссея, но и отражение того факта, что «прошедший через Солнце», покинувший мир форм, утрачивает и свое Эго. Отвечая побежденному Тобегозу, Бисат говорит, что его отцом является «толстое дерево», а матерью – «рычащий лев». Возможно, это совершенно неожиданное «толстое дерево», никак не обоснованное текстом эпоса, представляет рудимент представлений о Мировом Дереве, ведь инициация, представляющая становление инициируемого субъектом мира, по-другому может символизироваться отождествлением с этим деревом и движением по нему вверх. Бисат – сын львицы (солярный символ) побеждает Тобегоза (солярный герой), проходит «сквозь Солнце». Истинная инициация завершается отождествлением Посвящающего и Посвящаемого, они становятся Одним.

Рассматривая мотив сверхъестественного рождения героя в могиле, пещере или кожаном мешке, А. Маргулан пишет: «Это поверье было настолько сильно в казахской степи, что в ХVIII веке Абылай-хан, чтобы сделать своих молодых батыров мужественными и бесстрашными, проверить их, оставлял их в одиночестве ночевать на старых одиноких могилах в безлюдной степи. До прихода молодого воина в могиле уже прятался прославленный батыр, одетый в саван. Когда ночью на могилу приходил молодой воин, одетый в саван батыр с ревом выскакивал из могилы. Если молодой воин оказывался бесстрашным, он начинал биться с вышедшим из могилы духом»