Представление о воде как изначальной стихии, из которой происходит жизнь, присуще в том числе и тюркоязычным народам. Достаточно вспомнить космогонические мифы сибирских тюрков об утке, летающей над первобытным водным хаосом. Кстати, ветхозаветный «Дух Божий», летающий над водой во время творения, представляется в древних текстах тоже как птица. Казахское название реки Урал – Жайық несет память о мифологическом изначальном океане тюркской мифологии – Дайык.

«Су аяғы ер Қорқыт», – говорят казахи. Вода – ипостась Коркута, все воды исходят от него и возвращаются к нему. Вода омывает все, что есть на свете, и, возвращаясь к Коркуту, приносит ему знания о том, что встретилось ей на пути. Поэтому невозможно ничего скрыть от Коркута (Т. Асемкулов). Это положение тенгрианства подтверждается современными научными исследованиями: вода обладает уникальной способностью считывать и сохранять информацию, нейтрализуя ее лишь в виде пара в верхних слоях атмосферы.

Имеющееся во многих традициях представление о верхних и нижних водах отражено в выявленных М. Семби казахских представлениях об «ақсу» – небесной, берущей начало с горных ледников воде, и «қарасу» – бьющей из глубин земли родниковой воде. Недаром и русские староверы райскую землю Беловодье искали в горах Алтая.

Ипостась Коркута – материнское молоко – разлито во всем космосе. И если где-то на земле происходит что-то плохое, это молоко вздрагивает и прокисает во всем космосе (Т. Асемкулов). В такой странной, присущей именно скотоводам-кочевникам форме выражен нравственный императив тенгрианства, идея, по смыслу схожая с мыслью Достоевского о слезинке ребенка.

Сакрализация «ақ» (белое, молоко, чистое) происходила наряду с «көк» (синее, небесное), так что эти два слова употребляются параллельно в смысле «святое», «истинное», множество связанных с этим обычаев и запретов достаточно широко описаны в литературе. Отмечу лишь такой момент, как способность молока добром предотвращать возможное зло. Например, если в юрту заползла змея, казахи не убивали ее, а ставили перед ней блюдечко с молоком или выливали молоко ей на голову, и змея уползала из человеческого жилища, не причинив зла. В сказках встречаются эпизоды, когда мудрая красавица, чтобы предотвратить неуместные притязания хана, давала ему съесть курт, приготовленный из ее грудного молока, и после этого хан становился ее молочным сыном. Существовал вплоть до ХХ века обычай: если убийца сумел проникнуть в аул убитого и припасть к обнаженной груди матери своей жертвы, он считался прощенным. Он в этом ритуале брал обязательство заменить матери ее сына.

В образе разлитого в космосе материнского молока можно усмотреть некую параллель с древнегреческим представлением об эфире, но с всегда присущим тенгрианству нравственным акцентом. Эта древняя идея, по-видимому, нашла отражение в названии Млечного Пути у разных народов (например, «Галактика» – разбрызганное молоко богини Геры). По-казахски Млечный Путь называется «Құс жолы» – «Дорога птиц». Во многих языках идиома «птичье молоко» означает нечто несбыточное, недостижимое. Если учесть, что во многих традициях птица является символом духа или ангелов, символом небесного существования, то можно предположить существование некогда распространенной идеи о небесном сакральном напитке. В древнетюркском языке Мировое дерево, на вершине которого в гнезде формировались птенцы – души еще нерожденных детей, и Млечный Путь обозначались зачастую одним словом «төр» (фонетический вариант «төс»). В мифологиях сибирских тюрков брошенный в лесу младенец – будущий герой и спаситель народа, растет, питаемый молоком Мирового дерева – белого дерева – березы. У великого кюйши ХVIII века Байжигита есть кюй «Қайың сауған» («Доение березы»), посвященный трагическим годам «ақ табан шұбырынды». Как считается, кюй передает ощущения того времени, когда казахи ради выживания вынуждены были пить березовый сок. Но не исключено, что наряду с таким реалистическим смыслом в названии кюя воспроизведен древний архетип, на уровне сознания утраченный казахами. В индийской мифологии асуры и дэвы совместно пахтают Мировой океан, в качестве мутовки используя Мировую гору, чтобы собрать напиток бессмертия – амриту. Н. Шаханова реконструирует символизм дождя как молока небесных кобылиц