При столь высоком символическом статусе оружия понятен и высокий статус кузнеца у воинов. В фольклоре разных народов кузнец не только выковывает оружие, но и дает советы воинам, выступает как их наставник и учитель. Название кузнеца в казахском языке «ұста» является созвучным с «ұстаз» – учитель. Другое название «дархан» имеет также значение «щедрый», а в других тюркских языках – «герой», «вольный всадник» (свободный) [131].

Духовный смысл сакральной металлургии, являющейся проводником высших сил, не только обеспечивает ей уважение. «Многие могущественные инициатические организации были основаны на том же ремесле; в качестве примера можно указать на мистерии кабиров» [132]. «В древней Греции некоторые группы мифологических персонажей – тельхины, кабиры, куреты, дактили – образуют тайные братства, связанные с мистериями и являющиеся одновременно гильдиями металлургов… Итак, перечисленные группы мифологических металлургов связаны с магией (дактили, тельхины и т. д.), с танцем (корибанты, куреты) и с инициацией юношей (куреты). Здесь перед нами мифологические следы некой древней традиции, когда кузнечные братства играли особую роль в мистериях и инициациях. А. Жанмер удачно подчеркнул «наставническую» функцию куретов в инициационных церемониях, связанных с возрастными классами. На последующей и неизмеримо более сложной культурной стадии инициационная функция кузнеца – особенно кузнеца, подковывающего лошадь, – сохраняется достаточно четко. Последний пользуется почетом, адресованным кузнецу и одновременно связанным с символикой, относящейся к коню. Речь идет не об упряжных лошадях, используемых для боевых колесниц, но о верховых лошадях – открытии всадников-кочевников Центральной Азии. Конь и всадник заняли значимое место в идеологии и ритуалах «мужских союзов»; тут-то мы и встретим кузнеца. В некоторых регионах Германии и Скандинавии кузнец до недавнего времени участвовал в инициационных сценариях типа Mannеrbund («мужской союз»)»[133].

Хотя мифология боевого коня чрезвычайно развита у тюрко-монголов, мы не имеем на руках данных об аспектах этой мифологии и ритуальных сценариях, связанных с подковыванием боевого коня, как в Германии и Скандинавии. Ритуал «Жылан қайыс» делает акцент на получении боевого оружия и доспехов от кузнеца. Возможно, это связано с акцентированием символизма оружия как проявленной миссии воина и идеологии тюрко-монгольских кочевников как оружия Божьего. Тем не менее ясно, что роль кузнеца как Мастера инициации в «Жылан қайыс» не является уникальной. «Мужские военные союзы как в Европе, так и в Центральной Азии и на Дальнем Востоке включали инициационные ритуалы, в которых у кузнецов было свое особое место» [134].

М. Элиаде отмечает еще один аспект, сближающий кузнецов и воинов. Если кузнец работает с огнем, повелевает огнем, то «воин «разогревается» во время своего инициационного поединка, он производит «жар», который может напомнить «магический жар», производимый шаманами и йогами. Бог-воин своим «furor» магически производит огонь в собственном теле» [135]. Термин «furor» означает «гнев» и «высший жар», вызванный чрезмерным поглощением сакральной силы. Германо-скандинавский бог-воин, бог-шаман, Мастер инициации Вотан был хозяином этого «furor». В казахских эпосах батыр достаточно часто сравнивается с огненным языком дракона. В эпосе «Сорок крымских батыров» аруах (дух) батыра часто предстает в образе огненного дракона. С. Кондыбай отмечает, что в сказке «Три сына бедняка» и других душа-жизнь батыра находится в его ноже (в других случаях – в кинжале, сабле) и батыр погибает, если нож этот бросить в воду, и воскресает, если нож вынуть из воды. То есть в сказке сохраняется мотив огненной природы оружия