Так может, именно это осуществляли тюркские шаманы, отправлявшиеся на гусе (или на своем музыкальном инструменте, имитирующем гуся-лебедя) в другие миры? И казахские традиционные музыканты, в обязательном порядке проходившие инициацию, не просто выражали в кюях наблюдения натуралиста, но и рассказывали о реальности, которой нам не дано знать? И казахские воины, избравшие своим боевым кличем крик гуся, а не клекот орла, например, душой были с той «родины диких гусей», которую воспел Жунусбай-кюйши?

Казахский домбрист Жунусбай Стамбаев. Человек, родителей и брата которого живьем сожгли белые, а красные смертельно ранили жену, когда он попытался вывезти семью за кордон. Человек, который сам – зная, что ЧК неминуемо арестует его, – привел трехлетнего сына в советский детдом, чтобы тот, скрываясь вместе с отцом от преследований, не одичал. Человек, от звонка до звонка отбывший двадцать три года в сталинских лагерях – на лесоповале и свинцовом руднике. Он тосковал по родине – играл ночью во сне на несуществующей домбре и напевал кюи днем, а вернулся уже в советский Казахстан, к взрослой замужней дочери, которую в последний раз видел еще трехмесячным ребенком. Человек, который упорно и терпеливо искал ученика и нашел его в своем пятом внуке от дочери, благодаря чему не умерла, выжила целая школа домбровой музыки. Человек, которому посвящены сразу два романа – «Көкбалақ» Мухтара Магауина и «Талтүс» Таласбека Асемкулова.

Человек, который, пройдя через столько смертей и боли, через сорок лет каторжного труда, убогой нищеты и забвения, умел сострадать дикой гусыне и заботился о ней, который вернул ей радость жизни в своем кюе «Қоңыр қаз».

P.S. Завершив статью, заглянула в Интернет и на татарском сайте (http://www.rt-online.ru/aticles/rubric-78/60169/) случайно напоролась на фразу «“Где моя Родина?” – диких гусей я спросил…» о постановке пьесы Зульфата Хакима «Немая кукушка», посвященной судьбе татарского народа в ХХ веке…

Фразы из замечательного советского мультфильма «Маугли»: «А мы пойдем на север!», «Акела промахнулся!» – наверное, уже ничего не скажут нынешним молодым. Но образы благородного вожака волчьей стаи Акелы, кровожадного тигра Шерхана, его прихлебателя шакала Табаки прекрасно иллюстрируют основную идею этой статьи.

Тотемизм волка в традиционной культуре и идеологии наших предков давно стал общим местом не только историко-культурных исследований, но и разного рода размышленческих статей о казахах. Но правда в том, что волки – гордые, храбрые, неукротимые, умные, хитрые, изобретательные, сильные, дружные, терпеливые, непокорные – имеют слишком мало отношения к современному состоянию национального духа. Мы давно уже не те волки, которым покровительствует Тенгри. Мы вообще не волки, а скорее… собаки.

Волк и собака… Казахская пословица гласит: «У собаки есть хозяин, а у волка есть Тенгри». Это о непокорности и самодостаточности волка, которого практически невозможно приручить (в цирках можно увидеть представления со львами и тиграми, но не с волками), одомашнить, который «сколько его ни корми, все в лес смотрит». Этой теме непокорности, даже неблагодарности волка посвящен один из ранних рассказов М. Ауэзова «Серый лютый».

Ставшая поговоркой собачья преданность хозяину и принципиальная неприручаемость волка, то есть противоположность характеристик генетически близких животных всегда вызывала у меня удивление. Неужели все дело в тысячелетиях совместного существования? – думалось мне. Но ведь из рассказов Джека Лондона мы знаем, что собака с доброй половиной волчьей крови остается все-таки собакой…